Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

— И головная боль, — продолжил я методично. — Пульсирующая, давящая. Возникает на пике гнева или волнения и так же внезапно проходит. Вам ведь даже прописывали таблетки от мигрени, но они совершенно не помогают, верно?

— Верно… — едва слышно прошептал он, опускаясь на ближайший стул.

Его сынок Альберт взорвался первым.

— Да что за бред ты несешь⁈

Но я полностью его игнорировал, мой взгляд был прикован к барону. Он начал бледнеть, и эта бледность, смешиваясь с багровыми пятнами гнева, придала его коже странный, розоватый оттенок, как у ошпаренного поросенка.

— Не упирайтесь, барон, — я сказал это почти с сочувствием, которое в тот момент и испытывал. — Вы ведь прекрасно знаете, что я прав. Я могу вас вылечить. Если вы только дадите мне такую возможность.

— Что ты хочешь? — злобно прохрипел он.

— А я разве не все уже сказал? — я спокойно посмотрел на него. — Я хочу, чтобы вы оставили в покое сержанта Лисовского, позволив ему и дальше честно выполнять свою работу. Возможно, он единственный в этом городе, кто делает так, как надо, а не отпускает преступников, которые сами приходят в бар, закатывают скандал и напрашиваются на то, чтобы им немного почистили лицо. А потом бегут жаловаться к папочке, как нашкодившие щенки. Вы сейчас собираетесь убрать единственного честного полицейского, которого я видел в этом городе, и я — против.

— Да как ты смеешь! — взвился Альберт.

— ХВАТИТ! — барон Ульрих фон Штальберг тяжело поднялся со стула. В его глазах была такая тоска и усталость, что весь его гнев показался напускным. — Он… он, черт возьми, прав. Бегаю за ним, как мальчишка, вытаскиваю этого оболтуса из тюрьмы, хотя прекрасно знаю, что он сам напросился, сам ввязался в драку. И этот сержант… у этого сержанта действительно есть стальные яйца, раз он посмел арестовать аристократа.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде читался неподдельный интерес.

— Как тебя зовут, лекарь?

— Илья Разумовский. Центральная городская больница города Мурома.

Лицо Альберта, который до этого пыхтел от злости, вдруг вытянулось. Он что-то вспомнил. Его напускная аристократическая бравада мгновенно испарилась, уступив место не поддельному, почти детскому страху. До него не просто дошло, кто я такой. Похоже до него дошло, что я, возможно, говорю правду. И что его отцу действительно угрожает смертельная опасность.

— Отец… — испуганно произнес он. — этот парень… он сегодня на экзаменах был. Единственный, кого магистр Демидов хвалил. Он ответил на все вопросы, даже на тот, с подвохом, на который никто не смог. Ходили слухи… что он вылечил ту безнадежную больную, которая полгода в коме лежала.

— Это… племянницу Магистра Воронцова, что ли? Волосенкову? — подал голос до этого молчавший полковник Семенов.

Барон резко обернулся к полковнику. И внимательно на него посмотрел.

— Ваше благородие, это правда?

— В наших кругах, — тот опустил взгляд, словно оправдываясь, — давно ходит информация по этой больной. Вы же понимаете, гильдийские, инквизиторы, полиция, — мы все постоянно пересекаемся. Я знаю, что этот случай считается абсолютно безнадежным. И тут…

— Получается, вы действительно так сильны в медицине, что… что я и правда могу умереть через неделю? — снова повернулся ко мне барон.

— Кто знает? — я скрестил руки на груди. — Вы же не хотите признавать, что вам нужна помощь. А я, в свою очередь, не скажу вам ваш диагноз. По крайней мере, до тех пор, пока вы не снимете все обвинения, не восстановите Лисовского в должности, и ваш сын не принесет свои извинения.

Барон Ульрих фон Штальберг несколько секунд смотрел на меня, и на его лице отражалась напряженная работа мысли. Затем он медленно, тяжело кивнул.

— Хорошо. Будет по-твоему.

Он повернулся к ошеломленному сержанту Лисовскому и, хоть и без особого энтузиазма, но вполне отчетливо произнес:

— Сержант, приношу свои извинения за недостойное поведение. Вы честно выполняли свой долг.

Затем он схватил своего сына за плечо.

— А ты… ты извинись перед этими людьми. Перед обоими. Живо.

— Я⁈ — взвился Альберт. — Да никогда я не буду извиняться перед этим бы…

— ИЗВИНЯЙСЯ, Я СКАЗАЛ! — рявкнул барон так, что, казалось, задребезжали стекла.

Альберт съежился и, глядя куда-то в пол, процедил сквозь сжатые зубы:

— Приношу свои извинения.

Полковник Семенов, который с ужасом наблюдал за этой сценой, тут же отдал приказ, и через минуту из женской камеры вышли Ольга и Вероника. Они смотрели на происходящее с округленными от непонимания глазами.

— Вы все четверо, — барон указал на нашу компанию, — едете со мной. А вы, — он махнул рукой в сторону полковника и полицейских, — считайте, что этого вечера не было.

Едва мы вышли на улицу, как к полицейскому участку бесшумно подъехало три дорогих автомобиля. Дверь одного из них открылась, и охранник кивком указал на нее Альберту и его дружку. Тот бросив на отца обиженный взгляд, молча сел в машину. Его приятель юркнул следом. Седан тут же со скрежетом шин сорвался с места.

В ту же секунду двери большого, тонированного наглухо внедорожника открылись, и из него вышло четверо. Четверо коротко стриженых, широкоплечих «головорезов» в идеально сидящих костюмах. Они не произнесли ни слова, просто встали полукругом, молча и хмуро глядя на нашу компанию. Воздух сразу стал тяжелым.

Я почувствовал, как напрягся Михаил рядом со мной. Ольга инстинктивно шагнула ближе к Веронике. Мы стояли плотной группой, сжавшись перед этой молчаливой угрозой.

А меня барон жестом пригласил в свой головной, представительский седан.

— Простите, барон, — я остановился у открытой двери. — Но после такого вечера я, пожалуй, предпочту прогуляться пешком.

Он посмотрел на меня, и в его глазах больше не было гнева. Только усталость и… страх.

— Послушай, лекарь. Ты сегодня мне очень хорошо мозги прочистил. Когда дело касается моего оболтуса, меня и правда заносит. Я его слишком балую, вытаскиваю из всех передряг, а их, поверь мне, за эти годы было немало. Я сажал ни в чем не виновных людей… я… — он в сердцах махнул рукой, — А тут появляешься ты и говоришь, что мне, возможно, осталось жить всего неделю. И говоришь это бесплатно! Да ты знаешь, сколько денег я выкинул на этих столичных светил⁈ — повысил он голос, — Они гоняют меня от одного анализа к другому, выкачивая деньги, и не могут поставить диагноз! А ты, ты смотришь на меня мельком из-за решетки, и находишь мою болезнь⁈

Он снова понизил голос.

— Поедем. Поедем в мою клинику. Прямо сейчас. И ты подтвердишь свой диагноз. Если он не подтвердится… — в его глазах блеснул холодный огонек, — поверь мне, к тебя появятся серьезные проблемы.

Он замолчал, ожидая моего ответа.

— Ну вот, — прошептал у меня за спиной Михаил, который успел все услышать. — А я-то, уже думал, что он нас благодарить собрался.

Я усмехнулся.

— Было бы наивно на это рассчитывать.

Я посмотрел на молчаливый кортеж, потом на своих растерянных спутников, и снова на Барона.

— Давайте так, — сказал я. — Раз уж вы выдвигаете новые условия, я выдвину свои. Отпустите девушек. И Михаила. Они здесь совершенно ни при чем. Втягивать в мужские разборки посторонних, тем более женщин, — последнее дело. Если вы мужчина, барон, то давайте разбираться один на один.

Он на мгновение задумался, а потом махнул рукой своему охраннику.

— Пускай идут. Мне они неинтересны. Мне интересен только ты, лекарь. Если ты меня обманул — отвечать будешь один.

Охранник кивнул, и трое моих спутников, кажется, все еще не до конца веря в происходящее, сделали шаг в сторону. Но Михаил вдруг остановился.

— Нет. Я еду с ним, — твердо сказал он.

— Миша, не надо, — начал было я. — Зачем тебе это?

— Слушай, это я тебя во все это впутал, — он виновато посмотрел на меня. — Из-за меня ты загремел в этот обезьянник и теперь разбираешься с бароном. Чувствую себя, если честно, последней свиньей. Это во-первых. А во-вторых… — в его глазах появился неподдельный профессиональный интерес, — мне дико интересно, что ты ему за диагноз такой поставил. Я, кроме запущенного алкоголизма на полупьяном лице, у него ничего криминального не вижу. Ему бы просто пить завязать.