Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

— Типично? — он удивленно склонил свою пушистую голову набок. — Ты часто видишь, как родственники травят своих стариков «витаминками»?

— Чаще, чем ты думаешь, — кивнул я. — В моей прошлой жизни такие случаи не были редкостью. Самые страшные врачебные ошибки совершаются не из-за злого умысла, а из самых лучших, самых искренних побуждений.

Память услужливо подкинула один случай. Я так отчетливо его вспомнил, будто это было вчера.

— Был у меня как-то пациент, — сказал я, скорее себе, чем Фырку. — Очень крупный, серьезный бизнесмен, мужик лет пятидесяти, здоровый как бык. И вот он угодил к нам в реанимацию с тяжелейшей аритмией и почти полной остановкой сердца. Лучшие кардиологи голову сломали, никто не мог понять причину. Анализы, УЗИ, КТ — все в норме. А он угасал на глазах.

Я остановился у окна, глядя на больничный двор.

— А ларчик просто открывался. Его любящая жена, начитавшись в каком-то дурацком журнале о невероятной пользе калия для сердца, решила укрепить здоровье мужа. Она кормила его курагой и бананами. На завтрак, обед и ужин. Буквально килограммами впихивала в него. Она чуть не убила его от большой, искренней любви. Избыток калия в крови почти полностью остановил ему сердце. Когда мы это выяснили, еле откачали.

— Вот видишь, — я повернулся к Фырку. — Любовь и глупость — самая опасная смесь на свете. Опаснее любого яда.

Я ожидал, что он удивится или начнет, как обычно, злорадствовать, но Фырк на удивление серьезно кивнул.

— А, так ты про такие случаи… — он как-то понимающе вздохнул. — Да, тоже встречал. Неоднократно. Был тут один граф лет… неважно сколько назад. Все боялся, что мужская сила его покинет. Так увлекся настойкой из корня мандрагоры, что его парализовало почти на год. Тоже, говорят, «для здоровья» пил. Еле тогда его с того света вытащили.

Я с интересом посмотрел на него. Неважно сколько лет назад? Этот пушистый комок тайн был куда старше и опытнее, чем пытался казаться.

В этот момент мой телефон зазвонил, прерывая наши философские беседы. На экране светилось имя «Вероника». Я тут же ответил.

— Илья? — ее голос в трубке звучал уставшим, но… счастливым. — Я… прости, что раньше не позвонила. Только сейчас смогла.

— Как ты? Как отец?

— Папе лучше, — я услышал, как она улыбается. — Гораздо лучше! Твои антибиотики сработали, кризис миновал, температура спала. Он только что пришел в себя. Представляешь⁈ Врачи говорят, что ты вытащил его с того света. Он, конечно, еще очень слаб, будет долго в реанимации, но… но самое страшное позади. Угрозы жизни больше нет.

Я почувствовал, как огромный камень свалился с моей души.

— Это очень-очень хорошая новость, Вероника.

— Я скоро поеду домой, в Муром. Сказали, здесь врачи уже сами справятся. Спасибо тебе, Илья. За все.

— Не за что, — я улыбнулся. — Ты там отдыхай. А я буду ждать.

Мы попрощались.

Я положил трубку и бросил взгляд сквозь большое стеклянное окно. За стеклом палаты на шесть человек стоял Фролов. Он слушал пациента, периодически кивая.

Я задумался.

Нужно было проверить, не пришли ли наконец анализы Кулагина, да заодно и разобраться с сегодняшними поступлениями.

Фролов, очевидно, только что закончил осмотр — стетоскоп уже висел у него на шее, а руки были скрещены на груди. Но он не уходил. И ничего не делал.

Он просто стоял в полутора метрах от пациента и смотрел на него каким-то отсутствующим, почти испуганным взглядом. Прошла минута, показавшаяся мне вечностью.

Затем он, как-то нервно дернувшись, взял в руки свой планшет, который лежал на столике. Провел по экрану пальцем, открыл карту пациента, но затем, так и не напечатав ни единого слова, снова погасил экран и положил планшет на место. Он потер руки и начал мерить шагами эту палату.

Странно. Очень странно. Что застыл? Осмотр давно закончен. Либо иди, либо пиши назначения. Чего он ждет? Как будто боится прикоснуться к клавиатуре.

Это было уже не просто медлительность. Это было похоже на какое-то странное, иррациональное зависание.

Я развернулся и прошел дальше, зашел в нашу ординаторскую. Быстро проверил в системе — анализов по Калугина все еще не было. Из профессионального любопытства я открыл и пациентов Фролова.

Пусто.

Суслик закончил осмотр по меньшей мере минут десять назад, но так и не внес в карту ни единого слова. Интересно.

В этот самый момент, как по заказу, в ординаторскую вошел и сам виновник моих размышлений. Он, увидев меня, вздрогнул.

— Максим, — я решил не ходить вокруг да около. — Я сейчас видел тебя у нового пациента. Все в порядке? Ты выглядел как-то… нерешительно. И, кстати, почему до сих пор нет записи в его карте?

Он вздрогнул.

— А… я… я просто обдумывал. Да. Диагноз пока неясный, понимаешь? Нужно всесторонне оценить все возможные риски, перед тем как… Это, знаешь ли, тактика выжидания. Наблюдение в динамике, вот.

Какая еще, к черту, «тактика выжидания»? Откуда он вообще набрался этих пафосных, пустых формулировок?

— Это ладно, — я отмахнулся от его не убедительных оправданий. — А с Зацепиным также было? Так же постоял и отпустил восвояси «понаблюдаться».

Фролов заметно побледнел.

— Я… я же говорю, я не был уверен… я просто не успел еще…

— Не успел? — я прищурился. — Ты его отправил домой с «само пройдет». А я, между прочим, Зацепина вылечил. У него оказалась системная склеродермия с поражением пищевода и легких. Еще неделя твоей «тактики выжидания» — и фиброз в его легких стал бы необратимым. Ты понимаешь, чем могла закончиться твоя «нерешительность»?

Он молчал, глядя в пол, и я видел, как в его глазах блеснул страх. Кажется, до него начало доходить.

— Хватит нести эту чушь про «я не успел», — мой голос специально стал жестче. — Просто скажи мне, в чем дело, Максим. Почему ты боишься делать записи в истории болезни?

Он посмотрел на меня, будто я пытался выведать у него пароль от всех его счетов.

— Я… я не делаю записи, — его голос сорвался на шепот, — Да с чего ты взял что я боюсь? Ничего я не боюсь. Понял?

Я смотрел на него и ничего не понимал. Что за бред он несет? Вредительство? Нет, на него это не было похож.

Он далеко не был глуп, я видел его деле. Тогда что это? Он вел себя так, будто сама мысль о принятии окончательного решения вгоняла его в состояние паралича.

— Максим, — осторожно начал я. — Если у тебя проблемы… если ты чувствуешь, что не справляешься с нагрузкой… может, тебе помощь нужна? Или хотя бы отдых? Я могу забрать у тебя этого…

— НЕТ! — почти выкрикнул он, и в его голосе мелькнула обида. — Я справлюсь! Сам! Мне не нужна ничья помощь!

Он схватил свой планшет и, бросив на меня злой и одновременно испуганный взгляд, почти бегом выскочил из ординаторской.

Я остался сидеть в полном недоумении. Что-то с нашим Сусликом было не так. И пока даже близко не мог понять, что именно. Но это было опасно. Не только для него, но и для его пациентов.

Не успела дверь хлопнуть за Фроловым, как она снова открылась. На пороге стояла Алина Борисова. Она с недоумением посмотрела на пустой коридор, куда только что практически пулей вылетел Суслик.

— Что это с ним? — спросила она скорее у пустоты, чем у меня.

Только после этого она заметила меня, и ее лицо, до этого выражавшее лишь легкое любопытство, мгновенно окаменело, превратившись в холодную, высокомерную маску, наполненную неподдельным отвращением — реакция была настолько искренней, что ее невозможно было скрыть.

Но затем, так же быстро, она взяла себя в руки. Маска отвращения исчезла, уступив место искусственной, выверенной маске спокойствия.

Интересно.

Первая реакция была настоящей. Значит, она по-прежнему меня ненавидит. А вот вторая… вторая — это уже игра. Интересно, ради чего она затеяла этот спектакль?

Как она вообще сюда вернулась, да еще так быстро? Либо у нее действительно есть невероятно могущественные покровители в самой Гильдии, о которых я даже не догадываюсь.