Лекарь Империи 3 (СИ) - Лиманский Александр

— Ну, теперь-то она точно попалась, эта твоя белобрысая ведьма, — прошептал Фырк, усаживаясь на спинку моего стула. — Я почти уверен, что это ее рук дело. У нее такой же мерзкий почерк, как и характер.

— Я тоже так думаю, — мысленно согласился я. — Но догадки к делу не пришьешь.

Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, лаборантка закончила свои манипуляции.

— Все, — сказала она устало. — Я все сделала. Окрасил. Теперь нужно смотреть под микроскопом. Результат будет в электронной карте пациента, как обычно.

Я кивнул.

— Спасибо.

Первый раунд был за мной. Теперь оставалось дождаться официального подтверждения. И нанести ответный удар.

Алина Борисова сидела в ординаторской, кипя от ярости. Она сделала свой ход, подменив анализы, но этого было мало. Просто провала Разумовского было недостаточно. Ей нужен был собственный триумф.

Она сделала вид, что заполняет бумаги, но сама, как хищница, выжидала подходящий момент. Шаповалов был явно не в духе, и это было ей на руку.

Наконец, когда он с шумом отбросил какой-то отчет и устало потер переносицу, она поднялась и подошла к его столу, изобразив на лице максимальную озабоченность.

— Игорь Степанович, простите, что отвлекаю. Можно вас на минуточку?

Он поднял на нее тяжелый, раздраженный взгляд.

— Борисова? Ты что, приклеилась к этому стулу? У тебя же ночное дежурство было. Иди домой, проветрись. Не мельтеши перед глазами.

— Я не могу, Игорь Степанович, — она придала своему голосу дрожащие, сочувствующие нотки. — У меня из головы не выходит ваш пациент. Пациент Шевченко. Я ведь тоже его смотрела, когда вы меня в «первичку» отправляли…

Шаповалов нахмурился, и в его глазах появился интерес.

— И что с ним?

— Я заглянула в его карту сейчас. Там ведь все очень плохо. Состояние ухудшается с каждым часом. Мне так жаль… и вас, и пациента, — она говорила искренне, как ей казалось.

Лицо Шаповалова помрачнело еще сильнее. Он не любил, когда ему напоминали о его провалах, а случай Шевченко, переданный его протеже, был именно таким.

— Я знаю, — коротко бросил он. — Как раз иду на экстренный консилиум в неврологию. Сердюков уже паникует.

Бинго! Алина поняла, что попала в яблочко. Надежды, которые он возлагал на Разумовского, не оправдались. Почва была подготовлена.

— Вот именно поэтому я и здесь, — она понизила голос, делая его доверительным. — Я всю ночь не спала, думала, перечитывала учебники… Мне кажется, Разумовский… он, конечно, талантливый, но он зациклился на своих инфекционных теориях. А мы все слишком рано отказались от аутоиммунной гипотезы.

Шаповалов скептически хмыкнул.

— Борисова, анализы были чистыми. Ты это забыла?

— Я не забыла! — она подалась вперед, и в ее глазах горел фанатичный огонь. — Но что, если мы искали не те маркеры? Что, если это не классический дерматомиозит, а более редкая форма, например, криоглобулинемический васкулит? Он идеально вписывается в картину!

Она видела, как в глазах Шаповалова промелькнул интерес. Это была узкоспециализированная тема, и он оценил глубину ее подготовки.

— Подумайте сами! — продолжила Алина, чувствуя, что нашла слабое место в их рассуждениях. — Криоглобулины — это особые белки, которые выпадают в осадок на холоде. Они могут не определяться стандартными тестами на антитела, для них нужна специальная методика забора крови в теплую пробирку! А кто у нас об этом подумал? Никто! Этот васкулит поражает кожу, нервы и внутренние органы, вызывая именно те симптомы, что мы видим. А последний криз с шоком — это классическое проявление массивного выброса этих самых криоглобулинов!

Ее теория была блестящим ходом. Она не отрицала предыдущие результаты анализов, а элегантно обходила их, предлагая новое, более глубокое объяснение. Она не спорила с фактами, она их по-новому интерпретировала.

Шаповалов молча смотрел на нее.

— А что, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто похожее на азарт. — А пойдем. Послушаем, что ты скажешь Сердюкову. Криоглобулинемический васкулит… Черт побери, Борисова, а ведь это может быть оно.

Через двадцать минут в небольшом кабинете заведующего неврологией Алина чувствовала себя генералом перед решающей битвой. Она знала, что ее теория безупречна. Она звучала логично, научно и, что самое главное, возвращала растерянным Мастерам-целителям почву под ногами.

— Коллеги, — начала она свое выступление, чувствуя на себе взгляды Сердюкова, Шаповалова и еще пары мэтров, — я прошу прощения за свою настойчивость, но я уверена, что мы упускаем главное. Давайте отбросим редкие инфекции и вернемся к основам. Системный васкулит…

Она говорила блестяще. Ее слова были как точные удары скальпеля, отсекающие все лишнее и обнажающие суть проблемы.

Когда она закончила, в кабинете повисла тишина. Шаповалов посмотрел на Сердюкова.

— Твой пациент, Аркадий Львович. Тебе и решать. Но, по-моему, звучит убедительно. Гораздо убедительнее, чем другие теории.

Сердюков не ответил сразу

Он сидел, сцепив пальцы, и смотрел в одну точку. С одной стороны, теория Борисовой имела смысл.

Но с другой стороны, он еще слишком хорошо помнил горящие уверенностью глаза адепта Разумовского. Его теория про аквариум и редкую микобактерию тоже была блестящей и все объясняла.

И она с треском провалилась, ударившись о стену лабораторных анализов. Где гарантия, что и эта, не менее красивая, теория Борисовой не окажется таким же пшиком?

А лечение васкулита — это агрессивная иммуносупрессия, которая сама по себе может убить ослабленного пациента.

Но что им оставалось? Смотреть, как Шевченко угасает?

Он поднял свой уставший взгляд.

— Назначать лечение на основании одной лишь гипотезы… это рискованно.

— А не делать ничего — это не риск? — резонно возразил Шаповалов. — Это гарантированный летальный исход.

Сердюков тяжело вздохнул. Шаповалов был прав. Это был отчаянный шаг. Прыжок в темноту. Но это был единственный шаг, который они могли сделать.

— Начинайте лечение по протоколу системного васкулита, — наконец произнес он, и в его голосе не было ни капли энтузиазма, только глухая усталость. — Терять нам уже нечего.

Алина Борисова едва сдерживала торжествующую улыбку. Она победила.

Она не просто унизила Разумовского. Она сделала это на его же поле — в диагностике. И сделала это блестяще. По крайней мере, так ей казалось.

Она не поняла, что Сердюков согласился не потому, что поверил в ее гениальность, а потому, что у него просто не осталось других вариантов.

Я шел в ординаторскую с чувством выполненного долга. Первый этап был пройден. Настоящий образец был в лаборатории, и теперь оставалось только дождаться официального заключения, которое подтвердит мою правоту.

В ординаторской находился только Семен. Он сидел за столом и с тревогой смотрел на дверь. Увидев меня, он тут же вскочил.

— Илья! — его голос был взволнованным. — Тут такое произошло!

— Спокойно, Семен. Рассказывай, — я сел за свой стол.

— Борисова! — выпалил он. — Она только что была здесь! Она подошла к Шаповалову, они о чем-то долго говорили, а потом… потом он забрал ее на какой-то консилиум в неврологию! Я слышал, как она убеждала его, что у пациента Шевченко какой-то там… васкулит!

Я нахмурился.

Васкулит? Хитро. Очень хитро. Борисова была не просто злобной стервой, она была еще и умной стервой. Она нашла единственную лазейку, которая позволяла обойти все наши предыдущие отрицательные анализы. Блестящий ход. Вот только абсолютно неверный.

— Она убедила его, Илья! — Семен был в панике. — Он ей поверил! Сказал, что ее теория звучит убедительно!

Я молча повернулся к компьютеру. Руки сами забегали по клавиатуре.

— Фырк, срочно в реанимацию, к Шевченко! — мысленно скомандовал я. — Узнай, не начали ли они ему капать какую-нибудь дрянь! Если Борисова убедила их в васкулите, они сейчас начнут лечение. И это его убьет!