Глава 21.
Он ушёл. Не просто из комнаты, а из дома. Из её жизни, оставив за собой лишь сквозняк. Куда? Она не знала. Она вошла в спальню Дориана и упала на кровать, чувствуя, как ледяная, звенящая пустота окутывает её, сдавливает грудь, вытягивает воздух из лёгких. Ей было физически больно. Жгуче, невыносимо больно.
Лив лежала в темноте, свернувшись калачиком, сжавшись в комок, часы казались вечностью. Её мысли метались, как загнанные в клетку звери, а сердце болело ноющей, тупой болью. Она любила его, но эта любовь душила её, забирала её. Ей не хотелось уходить. Не хотелось рвать эту связь, даже если она отравлена. Не хотелось терять его. Но она понимала – ещё немного, и она потеряет себя. Ещё немного, и его власть над ней будет всецелой, а она сама превратится в безвольную тень той Лив, которой когда-то была. В безликий фантом, которым можно будет управлять одной лишь мыслью.
Вдруг она услышала звук. Знакомый шум двигателя, приближающийся к особняку. Он вернулся. Её сердце подскочило к горлу, бешено колотясь с немой надеждой. Тонкий, хрупкий луч света пробился сквозь мрак отчаяния. Может быть, он передумал? Может быть, он понял?
Может, эта ночь была лишь чудовищным сном?
Дверь в холле хлопнула. Но вслед за его шагами она услышала другой звук. Женский смех. Звонкий, беспечный, совершенно человеческий. Слишком живой. Лив замерла, её тело напряглось, каждую мышцу свело судорогой.
— А ты забавный, Дориан, — звонко произнёс женский голос, звучащий так легко, так свободно. — Я и не знала, что у тебя есть чувство юмора. Думала, вы, филантропы, все такие... пафосные.
— О, я умею быть забавным, когда захочу, — мурлыкнул Дориан, и Лив почувствовала, как её желудок сводит спазмом. Тошнота подкатила к горлу. Она узнала эту интонацию. Он использовал её с ней. Только с ней. Он дарил ей эти ласковые ноты.
— И пафосным тоже. Но ты мне нравишься. Ты такая свежая.
Лив встала, её ноги подкашивались, словно ватные. Она подошла к двери спальни и приоткрыла её. Сквозь щель она видела коридор, ведущий к его кабинету и дальше, в крыло для гостей. Дориан шёл по коридору, его рука лежала на талии молодой женщины. Шатенка. В лёгком платье цвета фуксии, слишком вызывающем, слишком открытом. Смех взметнул её голову вверх, а волосы разметались лёгким облаком. Она выглядела такой живой, такой беззаботной. Такой человечной. Свободной от страха, от этой тёмной части Дориана, от всего, что сковывало Лив. Она была всем, чего Лив лишилась.
Они прошли мимо её двери, направляясь в сторону одной из гостевых спален. Лив услышала, как за дверью хлопнул замок. Глухой, окончательный звук. Приговор.
В груди что-то защемило, дыхание стало редким, рвущимся. Ревность, острая, жгучая, как кислота, пронзила её насквозь. Он привёл сюда другую. Он цинично показывал ей, что легко может найти ту, кто примет его таким, каков он есть.
Лив прижалась к стене, чувствуя, как её тошнит. Горячая волна подкатила к горлу. Она слышала приглушённые звуки из соседней комнаты. Голоса, смех, затем тихие, интимные шорохи. Он делал с ней то, что она не позволила ему. Из-за его жестокости. Он получал это от другой. Ей казалось, что он делает это нарочно, чтобы она слышала. Чтобы каждая нотка их близости впивалась в её кожу тысячей игл.
Её мысли метались, как загнанные в ловушку птицы. Унижение. Боль. Обида. Он наказывал её за её отказ, за её страх. Он показательно демонстрировал, что он всемогущ, и ей некуда бежать. Что она — ничто в его мире.
В какой-то момент голоса и шорохи стали более интенсивными. Лив зажмурилась, пытаясь отстраниться, не слушать. Слёзы жгли веки, но заплакать она почему-то не могла. Её уши ловили каждый звук, каждая нотка его голоса, каждый её смешок. Дориан смеялся так, как не смеялся с ней уже давно.
А потом всё резко оборвалось.
Звонкий, отчаянный, полный предсмертного ужаса женский крик. Он был таким громким, таким пронзительным, что Лив подскочила, её сердце сжалось до боли. За ним последовал глухой, влажный удар, словно тело упало на мягкий ковёр. И снова — мертвая тишина. Абсолютная, звенящая. Тишина после катастрофы.
Лив упала на колени, прикрывая рот рукой. Судорожный спазм сотряс её тело. Слёзы хлынули, жгучие, неконтролируемые. Она поняла. Он не просто нашёл другую — он использовал её. А потом убил. Показательно. Жестоко. Нарочно. Прямо под её ушами. Чтобы она слышала. Чтобы она знала. Чтобы она сломалась окончательно.
***
Лив не понимала сколько прошло времени. Час? Два? Вечность? Она лежала в кровати, свернувшись в плотный кокон из одеяла, пытаясь заглушить звон отчаяния в своей голове. Крик той девушки всё ещё стоял в ушах, смешиваясь с её собственным беззвучным воплем, рвущимся из самой глубины души. Слёз не осталось, лишь холодная, давящая пустота грозила поглотить её целиком, оставляя на месте сердца лишь чёрную дыру.
Дверь в спальню тихо отворилась. Лив не шелохнулась, притворяясь спящей. В комнату вошёл Дориан. Она почувствовала его присутствие: едва уловимый запах парфюма, смешанный с тем неуловимым ароматом, присущим только ему. Он был холодным, свежим, будто только что с улицы.
Он подошёл к кровати. Матрас чуть прогнулся под его весом. Он сел рядом, но не стал касаться её.
Лив знала, что он смотрит на неё, чувствовала его взгляд, прожигающий сквозь одеяло, проникающий под кожу, до самых костей. Воздух в комнате стал густым, заряженным невысказанными словами, как перед грозой. Тяжёлым. Душным.
— Лив, — его голос был низким, непривычно отстранённым. В нём сквозила скрытая усталость, но и едкое раздражение. — Можешь не ревновать. Ей вряд ли понравилось.
Лив резко дёрнулась, разворачиваясь. Она посмотрела на него. Её лицо, опухшее от слёз, было перекошено от боли и ярости, словно маска, искажённая агонией. Она не могла поверить в его цинизм, в его абсолютную, нечеловеческую безжалостность.
— Зачем ты это сделал? — выдохнула Лив, её голос был хриплым шёпотом, полным яда, но в то же время абсолютно опустошённым. — За что?.. За что ты наказал меня так?
Дориан медленно повернул голову к ней. Его глаза, до того непроницаемые, теперь казались чуть темнее обычного, почти чёрными. В них на мгновение мелькнуло что-то, что Лив не могла расшифровать: не то раздражение, не то усталость от её «наивных» реакций. Но он увидел её полную, абсолютную пустоту. И это, кажется, его задело.
— Ты смотрела на меня, как на монстра, Лив, — его голос стал чуть глуше, в нём проскользнула едва уловимая нотка горечи. — Я им стал. В тот момент... Я почувствовал, что если не возьму это у неё, если не выплесну... Я бы нарушил данное тебе слово. Мой контроль был на исходе. Я мог причинить боль тебе, а это недопустимо.
Он поднялся, отошёл на шаг от кровати, его фигура казалась монументальной в полумраке, но в его осанке сквозила странная усталость. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, словно он пытался собрать мысли.
