— Ты и так можешь? — прошептала Лив, глядя на люстру над собой, которая казалась так близко.
— Я и не так могу, — голос Дориана звучал прямо у её уха, низкий, довольный. — Расслабься. Не упадёшь.
Её тело было его. Её воля была его. Он держал её, парил с ней в воздухе, дразнил поцелуями и клыками, прижимая к себе, чувствуя её отклик, но дарил лишь наслаждение, его движения были резкими, властными, но неспешными, показывая, что он может ранить, но не ранит. И Лив, в этом одурманивающем состоянии, поняла. Всё происходило именно так, как она хотела, но боялась себе признаться. Она желала этого монстра, желала его власти, его тьмы. И он давал ей это, медленно, контролируемо, доводя её до края, но не сталкивая в пропасть, а лишь позволяя ей заглянуть в неё.
Глава 23.
Тень от занавеси колыхалась на полу, а золотистый солнечный блик неторопливо полз по коже Лив, перескакивая с ключицы на изгиб плеча, будто изучая её. За окнами день был в самом разгаре, наполненный привычным городским шумом, которого здесь не было слышно.
Она лежала, укрытая лишь мягким пледом, в чуть растрёпанных простынях, и в этой дневной тишине всё казалось неестественно спокойным — как затишье, которому не веришь, чувствуя, как внутри натягивается струна предвкушения.
— Почему? — Дориан нарушил тишину, нежно проведя кончиками пальцев вдоль её спины. Его голос прозвучал просто, без нажима, но Лив почувствовала в нём скрытый вызов. — Почему ты согласилась... попробовать?
Лив медленно повернула голову к нему, не торопясь отвечать. Она смотрела в его глаза — пронзительные, внимательные, почти прозрачные в этом свете. В них не было ни суеты, ни снисхождения — лишь жажда истины. И вдруг, впервые за долгое время, она решила не прятать правду — не перед ним.
— Потому что, я была уверена, что ты всё испортишь, — произнесла она, и голос её был ровный, как натянутая струна. — Что это будет настолько ужасно, что я наконец-то получу повод уйти. Окончательный. Без сожалений.
Тень усмешки, почти детской, промелькнула на его губах, прежде чем он качнул головой, сдвинув тёмные пряди назад. Казалось, он наслаждался её откровенностью.
— Прекрасная мотивация, — произнёс он с иронией, и в его голосе звенел отголосок смеха. — Дать шанс, чтобы его похоронить. И как в итоге?
Он подался ближе, смотрел на неё пристально, как хищник, внимательно изучающий добычу, которую хочет не съесть, а разгадать. Его взгляд скользил по ней, обволакивал, заставляя чувствовать себя абсолютно незащищённой и при этом странно желанной.
Лив приподнялась на подушке. Её лицо оставалось спокойным, но на щеках заиграл румянец правды, выдавая её.
— В итоге... всё оказалось не так. Всё оказалось... слишком правильно. Не по-моему. Не по-твоему. Просто правильно. До боли. До желания снова. До мурашек. До того, что я не могу это вычеркнуть из себя.
Дориан медленно наклонился вперёд, и его голос стал чуть ниже, почти шёпотом, глубоким, как само это утро.
— Ты говоришь, будто это плохо. Словно наслаждение — твой враг.
— Иногда так и есть, — призналась она, её взгляд скользнул по его губам, затем вернулся к глазам. — Особенно если оно путает все карты. Когда оно становится чем-то, что ты не можешь контролировать. Когда оно вытаскивает из тебя... болезненные отголоски травмы.
Он усмехнулся, его губы искривились дерзко, как всегда, когда он чувствовал преимущество. Он был доволен, дьявольски доволен.
— Бедная, бедная девочка. Ты пришла ко мне, чтобы я сделал тебе больно, а я, негодяй, дал тебе удовольствие. Как ты вообще это пережила? Или, что ещё страшнее, как собираешься жить с этим дальше?
— Не уверена, что пережила, — хмыкнула Лив, откидываясь назад. По её телу пробежала лёгкая дрожь, едва заметная, но Дориан её уловил. — Может, это пост эффект кислородного голодания.
— Или эмоционального голодания, — поправил он всё так же усмехаясь. — Слишком долго ты терпела всё обычное, чтобы в один момент не захотеть экстремума. Ты же знаешь, это не только про физику. Это про голод, Лив. Про настоящую, глубинную жажду.
Он прильнул ближе, наклонился, коснулся кончиками пальцев её подбородка, чуть приподнял лицо. Его взгляд горел, притягивая её взгляд, не давая отвернуться.
— Тебе не нужен был кто-то, кто просто прикоснётся. Ты ждала кого-то, кто прочитает тебя. Кто сорвёт все маски, обнажит истину. И я читаю, Лив. Читаю, как открытый том, с закладками на самых изношенных страницах. Я вижу шрамы, которые ты прячешь. Я слышу невысказанные желания, которые ты подавляешь.
— И что там написано? — прошептала она, её голос звучал чуть хрипло, предвкушая.
Он прищурился, фальшиво задумчиво. Пальцы Дориана скользнули по её скуле, легко, почти невесомо, и Лив замерла.
— «Не тронь — убьёт». Подчёркнуто трижды. Но слишком соблазнительно, чтобы не рискнуть. А дальше — «Хочу боли, но так, чтобы было нежно. Хочу подчиниться, но только тому, кто всё равно склонится передо мной в нужный момент».
Он опустил руку, и его губы растянулись в довольной улыбке.
— Ты в этом прекрасна. Ты хочешь отдать контроль — и при этом держать его в кулаке. Тебе нравится зависимость, если она взаимна. Тебе нравится, когда я чувствую твой ответ, когда я знаю, что заставляю тебя дрожать. И я не против, кстати. Разве это так плохо, Лив, что мы оба нашли то, что искали? Разве это не делает нас... особенными?
Наконец, голос Лив прозвучал почти отчаянно, но с едва сдерживаемым вызовом.
— Так вот почему тебе это нравится?
— Мне нравится, когда ты трепещешь, — он подошёл ближе, склоняясь к её уху, его дыхание опалило кожу, и Лив почувствовала, как её тело отзывается лёгкой дрожью, — но ещё больше — когда ты дерзишь сквозь дрожь. Потому что это значит, ты всё ещё сражаешься. И всё ещё хочешь. Ты боишься признаться себе, что это то, чего ты всегда жаждала. Что эти желания — проявление твоей скрытой, дикой натуры, а не просто травмы.
Лив резко дёрнулась, её глаза встретились с его взглядом.
— Ты говоришь, что это не травма? Что это нормально?
Дориан медленно выпрямился, его взгляд потемнел, став глубже и серьёзнее. Он прильнул ещё ближе, нависая над ней.
— Я говорю, что это правда. Твоя правда. И моя правда. Если эти желания продиктованы травмой, Лив, то мы оба чертовски больны. — Он склонился ещё ниже, его лицо почти касалось её. — Но разве быть больными вместе, наслаждаясь этим безумием, хуже, чем быть одинокими и «нормальными»? Разве это плохо — признать то, что делает тебя живой, даже если оно пугает?
Лив не могла отвести взгляд. Её грудь тяжело вздымалась. Слова Дориана били в самое сердце её сопротивления, задевая что-то глубоко внутри. Она ненавидела это признание, но оно было истинным. Она была больна, и он был болен, и вместе они создавали нечто... немыслимое. И это «немыслимое» чертовски притягивало. Эта мысль, жуткая и освобождающая одновременно, оседала в ней, как яд, медленно расползающийся по венам. Она была с ним. И это ощущалось правильным. Но было ли оно таковым на самом деле?
