Наследница чужих богов (СИ) - Погорелова Галина

Она не заметила, как страх постепенно сменился волнением, ее тихим желанием. Сердце все так же рвалось из груди, но не прочь. Напротив. Ее сердце бежало к нему.

Теперь улыбался он. Тонко, играя.

Разрушив последнии стены между ними, смяв остатки сопротивления, такой глупой гордости, диар наконец-то нашел ее губы, подчинив долгим, почти жестоким поцелуем.

Ее накрыло оцепенение. Короткое замешательство, что тут же растаяло в жаре его ласк. Второй раз за этот день мир прекратил существовать, померк в чувствах, но вместо серых оттенков перед глазами мерцали вспышки молний. Еще недавно скованное тело подалось навстречу, окунаясь в его грозу.

Кайя позволяла идти дальше, сама отвечала, сама бесстыдно прижималась, выгибала спину, едва ли понимая, хоть что-то кроме силы в его руках, настойчивой власти поцелуя. Игра обжигала обоих. И было мало всего: уверенных прикосновений на ее теле, задравшихся юбок слишком тесного неудобного платья, холодных и тем еще более обжигающих касаний к оголенным бедрам, ее запястьям, шее. Ей хотелось большего. Касаться в ответ, ощущать свою власть над ним, подчинить. И то, как он падал вместе с ней в этот огонь, с каким вызовом побежденного ловил ее взгляд, заводило еще больше.

Она первая потянулась к шнуровке на спине. Заметив ее жест, диар безмолвно обжег взглядом. Не став возиться с завязками, прочертил пальцами вдоль позвоночника прямую линию, высвобождая силу. Медленно, аккуратно. Ткань послушно рвалась и с его движением импульсы проникали дальше, нежно касались кожи, кололи, ноющем спазмом закручиваясь глубоко внутри. Кайя дернулась в попытке опять свести ноги, захрипела, почти простонав ему в губы, но понять, что этот странный, полный нетерпения вздох принадлежит ей, так и не успела.

Испорченное голубое платье скользнуло вниз, комом собравшись на бедрах. Его руки еще прошли по спине, задели высокую грудь, оставив после себя россыпь мурашек на внезапно похолодевшей коже, но потом все резко прекратилось. Кайя уловила перемены. Еще льнула всем телом, чувствовала его возбуждение, почти пьянела от своего, стыд же постепенно заполнял мысли. Мерзкий, неуверенный страх.

Диар смотрел на ее шрамы.

Переходил от одной темной линии к другой, внимательным взглядом изучал рисунок. Без отвращения, но и без прежнего желания.

Сбросив с себя тонкий кафтан, он быстро укрыл ее плечи. Подтолкнул к выходу, ограничившись коротким приказом:

— Иди к себе.

Обида, злость, ноющее от его прикосновений тело, горькие эмоции накрыли лавиной. Придали сил. Долгие несколько секунд, что показались вечностью, Кайя пристально вглядывалась в его лицо, но потом бросилась к двери.

Вокруг сердца поднималась буря. Месть влекла с не меньшей силой, ей все еще хотелось отыграться, заставить страдать, найти самое дорогое, что у него есть, ударить по этому месту, запустить туда когти, свой яд.

Благо, боль бывает разная. У нее много имен.

Мириам…

Сестру он любил. Это очевидно. Любил и берег, а значит был в том уязвим.

Кайя почти поддалась соблазну, но все же промолчала. Отыгрываться за счет больного ребенка казалось чем-то низменным, недопустимым даже для нее. Но ведь можно зайти и с другой стороны…

— Мне любопытно кое-что узнать, ал-шаир халифата, — в дверях она обернулась, даже сквозь мрак разыскав его взгляд. Голос предательски дрожал.

Ее мысли не прошли мимо внимания, вряд ли он мог их не заметить, но ожидаемой реакции они все равно не вызвали. Ал-шаир спокойно повторил приказ:

— Возвращайся к себе.

— Кто ваша мать?

Не дождавшись ответа, Кайя шагнула за черту.

— Кто она? — злость вновь текла рекой, отравляла. — Что она сделала? — поддавшись гневу, она хладнокровно смотрела вперед. — Жена вашего правителя, первого среди первых, твоя плоть и кровь, эта женщина, давшая тебе и Мириам жизнь. Что именно она должна была сделать, чтобы лишиться собственного имени? Чтобы его не просто забыли, но и боялись поминать вслух? Что она сделала: пошла против правителя или… против тебя?

Мимолетный сдержанный гнев в его зрачках почти спугнул, почти вынудил прикусить язык, но Кайя не отступила. Сейчас ей как никогда нравилось играть с огнем.

— Кем она была? Скажи мне? Отступником? Предателем твоей проклятой веры? Неверной супругой? Кем?

В ответах она не нуждалась, а вот эмоции пила рекой. Ей было достаточно и этого: пустоты в каре-синих глазах, короткой, такой сильной скорби. Впитав эту боль сполна, Кайя хотела все же уйти, но его голос ворвался в мысли, безмолвным ответом лишив опоры.

Она пошатнулась, не веря тому, что слышит.

— Нет, ты не ошиблась, Кайя. И правда в твоих речах: предатель, отступник, изменница — женщина, давшая мне жизнь. Это все она, но только одно ты упустила из виду. — на его губах играла горькая ухмылка. — Как всегда, Кайя. Ты упустила суть.

Диар повторил свои мысли голосом, с холодом отсекая слова.

— Моя мать была леваркой.

Глава 29

— Иди на мой голос… К свету… Просыпайся…

Мягкий женский тембр осторожно коснулся мыслей, позвал за собой, и Даарон нехотя вернул телу дыхание. Сделал несколько медленных глубоких глотков сырого воздуха, пустил по венам ток крови, окончательно прерывая медитацию. Открыл глаза. Пользоваться привычным зрением в кромешной темноте подземелья было бессмысленно, но обращающеюся к нему женщину почувствовал сразу.

Альма, его новый духовный наставник, один из светлейших муфтириев Пути, находилась где-то поблизости. Он видел ее присутствие. В точности знал чужой след, не прибегая ни к силе, ни к внутреннему взору. Но еще более ощущал исходящее от ее тела тепло, сладкий запах южных специй и диких лилий. Терпкий, настойчивый, почти раздражающий. Почти… Эта женщина необъяснимо вызывала в нем интерес. Причин на то не было, ни одной. Не первой молодости, слишком смуглая, он же предпочитал белокожих, статная, с россыпью карих веснушек на высоких скулах, лишенная легкости, грации, с крупными далеко не изящными руками. Да и традиционные религиозные свободные одеяния в коричневых тонах не шли зеленоглазой кемурийке, делали кожу землистой, а грубые вьющиеся волосы цвета вороного крыла тусклыми. Ее внешность не цепляла взгляд ни женственностью, ни притягательными изгибами. И все же он о ней думал.

О светлейшей муфтирии ходила заслуженная слава мудрого и умелого практика тарикон, что своим примером являла благодать Единого. Она была старше на добрых полвека, почти разменяла третье столетие, но внешне едва тянула на сорокалетнюю. Хороший наставник. Правильный выбор. Не исключено, что и он бы сделал ее своим поводырём в подготовке к Посвящению. Даарон и сам давно присматривался к этой священнослужительнице, искал повод приблизить ее к себе. Удручало лишь то, что выбор сделали за него. Альма находилась здесь по решению отца. Хоть то и перекликалось с его желанием, осадок все равно горчил, портил настрой.

Мысли о последнем вылились в холодный гнев.

— Ты прервала медитацию в самый неподходящий момент, слишком рано, светлейшая. Я мог продержаться дольше.

— Знаю…

— Намного дольше.

— Знаю, мой ал-шаир.

— Почему ты вернула меня?

Женщина невозмутимо парировала:

— Это ты мне скажи, ал-шаир? — мягкий голос прозвучал почти рядом, но удалился. — Что ищешь там, между раем и адом. Зачем тянешься так глупо в свое «ничто». Зачем в нем тонешь? — голос понизился до шепота, исчезнув в его сознании. — Ведь тебе есть куда идти.

Он почти улыбнулся, подавив гнев, лишь почувствовав ее короткую улыбку на последних словах. Светлейшая муфтирия ненавязчиво предлагала себя. Флиртовала с ним, но так, что и у фанатичных последователей Пути не возникло бы повода, уличить эту женщину в порочности. Ему же хотелось проверить, насколько чисты ее грехи, насколько хорошо она прячет их под саваном праведности. Или же ее слова — только слова, и ничего больше.

— Я решила, мой ал-шаир, что вам стоит подготовиться перед встречей. — негромко заметила Альма, вырывая из мыслей. Голос у нее звучал также мягко, елейно, но уже не разгонял кровь. — К вам направляется халиф. Он будет здесь через десять минут.