Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван

Разбудило же меня настойчивое, шепчущее прямо над самым ухом: «Ваше Величество… Ваше Величествооо». То был голос Рыльского.

Сон не прибавил мне сил, а окончательно разбил меня. Он был липким, как паутина… Голова трещала после пробуждения, как от затяжного похмелья. Видно, сказывалась побочка от двух съеденных демонических сердец. Они переваривались разом. Поэтому тело после пробуждения казалось ватным, а мысли — путанными. Я подскочил на кровати. За окном стояли глубокие сумерки, переходящие в густую темную ночь.

— Готов, Лев Павлович, — сонно пробормотал я, откидывая одеяло. — Ждите в коридоре.

Оделся я в самое простое и невзрачное, что смог найти: темные брюки, простую рубашку, длинный сюртук без изысков. Мне нужно было замаскироваться. Ювелир и остальные уже ждали меня в приемной. Все щеголяли в дорожных плащах и треуголках. Морда Рыльского напоминала мрачную тучу, разве что молнии не метал… Рядом с ним по стойке смирно стояли два гвардейца в штатском. Капитан кивнул на двери:

— Паромобиль у служебного входа. Поехали.

Через минуту мы тронулись, а еще через пять прибыли на нужное место.

Мастерская на Шведском оказалась уютным гнездышком за неприметной дверью. Запах металла, драгоценных камней и масел висел в воздухе. Лампы с яркими линзами заливали светом верстак, уставленный тисками, бормашинами, крошечными молоточками и щипцами. Инструменты сверкали безупречной чистотой.

Ювелир представился Альбертом Федоровичем и сбросил плащ. Он снял напудренный парик, обнажив блестящую лысину, и тщательно вытер лоб платком.

— Ну, государь, — вздохнул он. — Не ожидал я, что вы — любитель поработать руками… да еще и в такие сжатые сроки. Что ж, чем могу служить? Металлы? Камни? Эскизы? У меня есть…

— Камни, — перебил я, окидывая взглядом полки с аккуратными коробочками. — Сначала камни.

Мужчина послушно и с подобострастием вручил мне несколько футляров. Я поочередно открыл их и увидел там множество маленьких кисетов.

Я перебирал бархатные мешочки. Изумруды холодные, сапфиры глубокие, алмазы слепящие, но… но всё не то. Мне нужно было пламя. Страсть. Вызов. И память о ее розовом платье, о мимолетном прикосновении руки.

— Есть что-то… ярче? Глубже? — спросил я, откладывая в сторону очередной великолепный рубин. — Красное? Или… розовое, но огненное! Как солнце!

Альберт Федорович замялся. Его умные глаза внимательно изучали мое лицо.

— Розовое и красное… одновременно… — он потер лысину. — Гм… Есть кое-что. Редкое. Очень редкое… — Он подошел к сейфу, встроенному в стену, покрутил замок. Достал небольшой ларечек. Открыл. Внутри, на черном бархате, лежало несколько камней разного размера. Они горели. Не просто розовые. Глубокие, как старая кровь, но с внутренним огнем, с перламутровыми переливами, как у только что распустившейся розы на рассвете. Истинная магия цвета!

— Рубеллит, Ваше Величество, — прошептал ювелир, почти благоговейно. — Или… рубин Цезаря. Редчайшая разновидность турмалина. Сердце камня. Сердце… — он посмотрел на меня с внезапным пониманием. — Сердце верно подсказало вам…

Рубин Цезаря. Идеально подойдет для Клеопатры, которую мне предстояло укротить. Я выбрал три небольших, но самых совершенных камешка. Три огненных слезинки дракона.

— Белое золото. Тонкое. Гибкое. И бриллианты. Мелкие. Как роса. Вот, что еще мне нужно.

Альберт Федорович, привыкший к капризам знати, лишь кивнул и начал раскладывать материалы. Но его брови полезли на лоб, когда я, отодвинув его, взял в руки инструменты. Я не спрашивал советов. Не смотрел на эскизы. Мои пальцы, привыкшие к хватке клинка и к точности магических жестов, обрели неожиданную уверенность в этом деле. В прошлых жизнях я многому успел научиться. И ювелирное ремесло не прошло мимо меня.

Я ностальгировал… Я плавил, ковал, гнул тончайшие нити белого золота, сплетая их в изящную виноградную лозу — то был символ жизни, плодородия… и силы. Каждый листик был усыпан крошечными бриллиантами, сверкавшими, как слезинки. В центр композиции, как в оправу, я вмонтировал три пылающих рубеллита. Они горели, как закат, как ее ненависть ко мне, как ее розовое платье в толпе.

Пока Альберт Федорович, забыв про усталость, ахал и лепетал что-то про гениальную композицию и руку мастера, я отлил себе еще одно простое кольцо из чистого теплого золота. На внешней стороне я выгравировал: «ВСЕ ПРОЙДЕТ». А на внутренней, скрытой от чужих глаз: «И ЭТО ТОЖЕ ПРОЙДЕТ». Это была моя личная мантра. Мой талисман от суеты власти и общечеловеческого безумия.

Рассвет застал меня уже за полировкой. Первые лучи солнца ударили в кольцо Анны. Рубеллиты вспыхнули алым пожаром, бриллианты всколыхнули радугу. Я поднес украшение к свету. И вдруг осознал: выбор камня… эта виноградная лоза… все это — отзвук той секунды на причале, когда она, в розовом, взяла меня за руку. Маска радости, за которой пряталась остро заточенная сталь.

Неужели??? Сентиментальность? Во мне⁈

Я громко рассмеялся. Звук был резким в тишине мастерской. Альберт Федорович вздрогнул.

— Что-то не так, государь?

— Нет-нет, Альберт Федорович, — я успокоил его, все еще улыбаясь своей глупости. — Все в порядке. Просто… игра воображения.

Я уложил кольцо Анны в бархатную коробочку. Свое же золотое просто сунул во внутренний карман сюртука. Чувствуя на себе восхищенный и немного испуганный взгляд ювелира, я сказал:

— Благодарю за помощь и гостеприимство, мастер. Вы приглашены на бал по случаю моей помолвки. Можете приходить со всеми родственниками. Если пожелаете.

Его лицо расплылось в восторженной улыбке. Рыльский, дремавший в углу на стуле, мрачно кивнул одному из гвардейцев. Тот молча вручил ювелиру увесистый кошель. Плата за хлопоты. И за молчание. Мы вышли в розовеющий рассвет. Кольцо для войны с Клеопатрой было готово…

Глава 19

«Беседа — это когда три женщины останавливаются на углу, чтобы поговорить. Сплетня — когда одна из них уходит.»

Херб Шрайнер

Зеркало в позолоченной раме отражало женское лицо, доведенное до совершенства. София Верейская, шикарная брюнетка с волосами, которые были темнее воронова крыла, легким движением кисточки подчеркнула скулу лунной пудрой. Ее пронзительные изумрудные глаза венчали длинные ресницы. Каждое прикосновение пуховки приближало ее к нужному образу и прибавляло больше уверенности.

Дверь в будуар открылась без стука.

— Ну что, доченька? — Князь Олег Александрович Верейский вошел, тяжело ступая по персидскому ковру. Его лицо, изборожденное морщинами власти и недовольства, светилось холодным удовлетворением. — Слух пошел, как масло по горячей сковородке. Полдвора уже шепчется, что наш юный император не просто так заходил к тебе в ту памятную ночь. Что он… оставил след поживее воспоминаний.

София не повернулась, лишь встретила его взгляд в отражении. Уголки ее алых губ дрогнули в едва уловимой усмешке.

— Это хорошо, отец. Но недостаточно. — Ее голос был мелодичным, но с ледяной ноткой. — Проклятая Меньшикова уже палит из всех орудий. Весь сегодняшний бал — сплошная ода, посвященная помолвке ее рыжей мышки с Николаем. Надо ломать эту нелепость.

Верейский хмыкнул, приблизившись.

— И как ты это видишь, моя умница?

София наконец отложила кисть. Повернулась. В ее изумрудных глазах вспыхнул азарт охотницы.

— Я не сидела сложа руки. Я использовала древний и тонкий обряд. — она провела пальцем по запястью, где под кружевом манжеты скрывалась едва заметная свежая царапина. — Магическая диагностика покажет… что я лишилась невинности именно в ту ночь, когда я переступила порог его покоев. Обожаю магию лжи. Это так по-женски! И так… убедительно.

Князь Верейский замер. В его глазах мелькнуло восхищение, смешанное с тенью опасения.