Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван

— Надеюсь, эта опасная игра оправдает наши ожидания, София. Если нас разоблачат…

— Не разоблачат, — уверенно отрезала красотка. — Я еще «девочка», отец, но мои женские чары крепки. А император… — ее губы растянулись в хищной улыбке, — он и сам не помнит, что с ним было в ту ночь. Идеальная мишень. Один намек, один правильно проведенный ритуал… И он наш. Помолвка с Меньшиковой рассыпется как карточный домик. И трон… станет ближе!

Верейский тяжело положил руку ей на плечо. Его пальцы сжались почти болезненно.

— Умница. Действуй. И приручи этого щенка. Быстро и навеки. — Он развернулся и вышел так же внезапно, как и появился, оставив в воздухе шлейф дорогого табака и тяжелых планов.

София снова повернулась к зеркалу. Поправила идеальную прядь волос. Ее отражение улыбалось холодно и безжалостно. Бал приближался.

Проснулся я от того, что затекли все конечности. Я взглянул на часы, и осознание проклятого факта, что я проспал обед, меня больно ударило в самое сердце. Все-таки кормили здесь прекрасно!

Судя по косым лучам солнца, пробивавшимся сквозь тяжелые шторы, полдень давно миновал. Чертов Рыльский, чертова мастерская, чертовы переваривающиеся сердца Князей… И чего мне спокойно не сиделось⁈

Вернулся-то я еще засветло! Пришлось передать изготовленные кольца Ольге Павловне через того же Рыльского. На свое скромное золотое украшение я строил грандиозные планы… Я продолжал переживать, что регентша его «случайно» потеряет перед помолвкой.

Но вроде как, все было в порядке. Наверное… Когда капитан явился ко мне обратно, он доложил сквозь зубы: «Регентша… оценила ваш жест, государь. Она очень довольна кольцом для дочери. Сочла его знаком… искренних чувств.»

Ха! Если б она знала, какие «искренние чувства» кипят в ее будущем зяте. И в самой невесте!

Я попытался потянуться. Кости затрещали в знак протеста. Не успел я толком сообразить, что меня ожидает в преддверии вечернего ада, как в дверь громко постучали. Настырно. Без остановки. Как дятел в брачный сезон.

— Ваше Императорское Величество? Ваше Величество, простите великодушно! — раздался писклявый голос за дверью.

Я нехотя поднялся с королевского ложа, накинул шелковый халат и открыл дверь. На пороге собрался целый батальон. Возглавляла его пышная дама в грозном коричневом переднике, с мерной лентой через плечо… Как пулеметной лентой. За ней ютилась кучка перепуганных юных служанок с щетками, коробочками и какими-то зловещими инструментами.

— Ваше Величество! — гаркнула командир в переднике, — видимо, главная швея Империи. — Бал уже вечером! А вы только встали! Простите за натиск, но времени в обрез! Приказ Ольги Павловны — привести вас в богоугодный вид! Вы ведь и сами могли бы подняться пораньше! В такой-то день! — ее тон не оставлял сомнений: я был последним безответственным балбесом, а она — спасительницей всего государства.

Меня, ошеломленного, быстро потянули в центр комнаты. Мерная лента обвила грудь, талию, бедра. Щипцы для снятия мерок щелкали, как капканы. Я пытался что-то промычать про «личное пространство» и «императорское достоинство», но слова тонули в вихре команд:

— Обхват груди! Запиши! Так… Длина от плеча! Ширина спины! Подколенный шов! Быстрее, девочки, быстрее! Его Величество изволил проспать!

Завершив «разведку боем», меня без церемоний выпроводили прямиком в ванную. А там уже ждал новый этап пытки. Меня обдало ароматным облаком миндаля и ванили, что было приятно, конечно. Но когда тебя окружают три почтенных матроны с мочалками и решительным видом, а ты гол как сокол…

Призрак Николая материализовался прямо над паровой струей:

«Ох, Соломон, Соломон! — захихикал он. — Великий охотник на демонов, укротитель Князей Бездны, отец государства! А теперь — пенная жертва царского этикета! Смотри, тетенька справа аж вспыхнула! А та, что моет тебе спину, хихикает, как девчонка! Признайся, когда в последний раз тебя так старательно… отдраивали?»

— Заткнись, Ник, — мысленно буркнул я, пытаясь сохранить остатки достоинства под напором мочалки в труднодоступных местах. Да, они краснели. Да, хихикали. И было чертовски неловко. Что до радости от происходящего, то она, безусловно, была. Ну, разве что противоречивая, сардоническая. Все это являлось отличной подготовкой к балу — так я себя утешал. Ну, а в целом, я чувствовал себя куском мяса на предпродажной подготовке.

Вылезти из ванны удалось лишь с чувством глубокой благодарности за то, что это кончилось. Но мои надежды развеялись мгновенно. Меня поволокли в соседнюю комнату. И там… там начался кошмар. Слуги выкатили с десяток вешалок на колесиках, ломящихся от костюмов. Там был и бархат, и шелк, и атлас. И строгие фраки, и расшитые камзолы, и нелепые, на мой взгляд, летние пиджаки всех оттенков радуги. Посреди всего этого буйства они установили тройное зеркало, ждущее свою жертву. И снова меня схватили чьи-то руки и потянули к первой вешалке.

— Хватит! — сорвался я, наконец найдя в себе силы. Голос прозвучал хрипло, но громко. — Мне нужно кофе. Свежая газета. И сейчас же! Иначе никакой примерки!

Главная Швея в коричневом переднике, который теперь казался мне кольчугой, прищурила свои буравчики-глазки.

— Кофе? Крепкий? — она оценивающе оглядела мои, вероятно, все еще помятые черты. — Ага… Видно, что не выспались. Ладно. — она махнула рукой одной из девчушек. — Принеси Его Величеству кофе. Крепчайший. И газету. Ну, и… пару круассанов, что ли. Только смотрите, — она грозно ткнула пальцем в мою сторону, — не заляпайте костюмы!

Спустя несколько томных минут мне вручили чашку, газету и поставили рядом со мной на стол блюдце с воздушными булочками. Кофе был божественен. Горячий, черный, горький, как правда. Пресса «Петербургский Вестник» пестрела светской хроникой и предвкушением «грандиозного события при дворе». Я жадно глотал и то, и другое, пытаясь вернуть себе иллюзию контроля. Пока я зачитывался заметкой о скандале в купеческой гильдии, рука потянулась к круассану. И тут — ШЛЁП!

— Не смейте пачкаться, Ваше Величество! — Главная Швея ударила меня по руке своей мерной лентой, как непослушного щенка. — Руки прочь от еды во время примерки! Доедите потом!

— Ха-ха-ха! — Николай катался по полу от смеха. — Вот она, справедливость! Великого Соломона по рукам бьют! Император, укрощенный мерной лентой! О, это бесценно!'

Я стиснул зубы. Одел-раздел, одел-раздел. Пиджак жал здесь, брюки топорщились там. «Плечи расправьте!», «Грудь вперед!», «Не сутультесь!». Этот долбанный церемониал был пострашнее битвы с Князем Бездны! Единственным островком спасения оставался глоток кофе, украдкой сделанный между сменами костюмов под всевидящим оком Главной Швеи.

Когда меня наконец отпустили, я был облачен в безупречный, но душный парадный мундир императорских цветов — темно-синий с золотом. Мои волосы, аккуратно уложенные, блестели от лака. Лицо, выбритое до скрипа, сияло свежестью. А за окном уже густели вечерние сумерки. Но пахло не свободой, а новой порцией обязательств.

Как раз в этот момент в дверь постучал Рыльский. Сам он щеголял в парадном, белоснежном кителе, который нелепо тянули вниз многочисленные тяжелые ордена. Лицо капитана являло собой все тот же комок напряженных нервов, прикрытый маской служебного рвения.

— Ваше Величество. Пора. Зал полон. Высшая знать жаждет лицезреть своего монарха… и его счастливую невесту. — в его голосе проскользнула едва уловимая горечь. Он протянул мне изящную брошюру. — Вот программа вечера. Ваши речи отмечены. Просто прочтете, когда будет нужно.

Я взял брошюру в руки. Она была толстой, увесистой. С кучей всяких пунктов: «приветственное слово, благодарность регентше, объявление о помолвке, тост за невесту»… Каждая строчка была выверенной и утвержденной «сверху». Меньшикова даже мыслить мне самостоятельно не позволяла. Это был тотальный контроль. Хотя, на ее месте, я поступил бы также…

Я тяжело вздохнул. Пора было идти на бал, — на войну, где вместо пушек звучала музыка, а вместо ядер — свистела ложь. Я надел маску в виде глуповатой улыбки, чуть растерянного взгляда и легкого румянца волнения. Николай Соболев, марионетка всея Руси, был готов к выходу.