Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

Качая головой, я снова сажусь вперед, кладя оба локтя на край стола. — Ты все время повторяешь это слово «Авиа» что оно означает? Кто ты для меня? Откуда ты знаешь моего отца? Мою мать?

Македония задумчиво размешивает ложечкой кусочек сахара в своем напитке, переводя взгляд с моего лица на забытые пирожные на столе, а затем на окно с видом на океан. Еще долго после того, как сахар растворится, она продолжает помешивать.

— Пятьдесят лет назад я была очень похожа на твою мать, — начинает она. — Я встретила кое-кого и знала, что любовь к нему не принесет мне ничего, кроме боли. — Я прослеживаю за ее взглядом, гадая, видит ли она что-то по ту сторону окна, чего я не вижу. Маленькая рыбка с мерцающей чешуей проносится мимо стекла, едва не врезаясь в него из-за своей скорости во время плавания.

— Но я все равно полюбила его. — Эти слова — признание. — Вместе мы с ним создали прекрасную жизнь. Я пыталась сохранить его в секрете, но одна особенность в моей собственной силе заключается в том, что Знание — это одновременно и мой дар, и мое проклятие. Я узнаю, когда кому-то становятся известны мои секреты. Как и у Кэдмона, у меня тоже есть Знание, хотя и немного отличающееся от его. Моя сила сообщает мне, когда было обнаружено знание, относящееся ко мне, — заклинание, которое я наложила на себя, когда была намного моложе, и оно хорошо работает в этом мире.

— Любая тайна, которую я храню, когда становится открыта, превращается в Знание. И однажды моя была раскрыта без моего позволения. Я понимала: если не расскажу о нём раньше, чем об этом узнает Трифон, меня либо заключат под стражу, либо казнят. Артур и я приняли решение вместе. Он возьмёт на себя ответственность за существование нашего сына. Скажет, что солгал мне, утверждая, будто Хенрик умер, и что растил его вне Академий без моего ведома.

Чем дальше она говорит, тем быстрее вращается ложечка в её руке, но когда она произносит последние слова — движение прекращается. Её рука опускается, и чашка остаётся нетронутой на столе.

— Артур был убит, когда Хенрику было три года, — говорит Македония. Ее взгляд все еще прикован к окну с видом на океан, но на этот раз, я знаю, она видит что-то совершенно другое. Прошлое, к которому я не имею отношения. — Он был слишком мал, чтобы по-настоящему запомнить человека, благодаря которому появился на свет, когда он рос в Академии, я наблюдала, как он становится все больше и больше похож на него.

— Хенрик был твоим сыном.

Она кивает. — Он был всем, что у меня осталось от Артура, и он был тем, ради кого Артур пожертвовал своей жизнью. — Ее глаза блестят от слез. — Я ожидала, что он обидится на меня, что он возненавидит меня за смерть своего отца, но когда я пришла к нему на его выпускном из Академии и сказала ему, кто я такая, все, что он сделал, это поблагодарил меня. — Одинокая слеза скатывается каскадом по округлому изгибу ее щеки. Она не пытается стереть ее, вместо этого просто позволяет ей течь своим чередом.

— Он поблагодарил меня за то, что я привела его в этот мир, потому что он сказал, что тоже нашел кое-кого. — Македония глухо смеется. — На самом деле, преподавателя в Академии. Богиню.

Преподаватель в Академии. На ум приходит образ кабинета Кэдмона. Огромное окно за его столом с женщиной с серебристыми волосами и черными тенями. Насколько я понимаю, это был ее кабинет, когда она там преподавала.

Глаза, представляющие собой бурлящую смесь земли и солнечного света, затуманенные болью потери, встречаются с моими. Когда я отвечаю, это происходит осторожным шепотом. — Мне всего двадцать, — говорю я, горло сжимается. — Если он тогда закончил академию, то был бы моего возраста. Смертные Боги обязаны принимать противозачаточную траву уже как тридцать лет.

Македония кивает. — Да, это правда, и это работает, — соглашается она с небольшой паузой, прежде чем добавить: — Когда дело касается других Смертных Богов и смертных.

Я закрываю глаза. Ариадна не смертная или Смертная Богиня.

— Они были тайно вместе десять лет, прежде чем ты была зачата, — признается Македония. — Я подозреваю, что Ариадна действительно боролась с ним первые несколько лет. Моего сына посылали работать в разные дома. Он был сильным воином, обладавшим устрашающей силой.

— Подожди. — Я качаю головой, хотя мои пальцы впиваются в деревянную поверхность стола. — Но у моего отца не было никакой силы, когда он растил меня. Он был полностью человеком.

Мягкость лица Македонии мгновенно меняется при моих словах. Блеск слез испаряется из ее глаз, и она тянется к своей чашке, крепко сжимая ее пальцами. — Он был выбран для жатвы, — отвечает Македония низким, опасным голосом. Предупреждающим.

— Трифон знал, что я буду сопротивляться, поэтому ничего мне не сказал, — продолжает она. — Тогда. Он не требовал, чтобы мы так часто забирали силы у наших детей, и никогда — у тех, кого мы зачали сами.

Я свирепо смотрю на нее. — Но ты все равно делала это с другими, — думаю я. — С детьми Низших Богов.

Ее губы сжимаются в тонкую линию, но она опускает подбородок в знак согласия.

Моя верхняя губа изгибается, обнажая зубы. — Держу пари, что только когда твой собственный сын оказался в опасности, ты поняла, насколько это было неправильно, — огрызаюсь я, совершенно не заботясь о том факте, что она сама Богиня и вполне может убить меня, если захочет.

Другая рука Македонии поднимается, и она откидывает назад волну волос. Без короны или повязки на голове, которая удерживала бы эту массу волос, они ложатся ей на лоб и прижимаются к щекам, как облако, обвивающее ее.

— И ты права, — признает она с гримасой. — Я не думала о Смертных Богах иначе, как о неудобствах, пока не встретила Артура и у нас не родился Хенрик. Мне казалось нелепым, что мой вид мог скрещиваться с представителями этого мира, с теми, у кого нет магии.

— Или Божественности, как ее переименовал Трифон, верно? — Предположила я. — С тех пор, как вы все решили поиграть в Богов в этом новом мире.

— Да. — Это признание приносит с собой прилив раскаленной ярости, и я резко встаю, опрокидывая при этом свой стул.

Не обращая внимания на то, что я безоружна и на мне только ночная рубашка, я перегибаюсь через стол и пристально смотрю на женщину напротив меня. — Что ты сделала, когда они призвали моего отца на заклание ради твоего властолюбивого Царя? — Выплевываю я вопрос с презрением.

Македония склоняет голову. — Ничего. — Плечи её сжимаются, как будто она хочет исчезнуть, стать меньше, слабее. — Я ничего не могла поделать, к тому времени, когда мне сказали, все уже давно закончилось.

— Тогда как он выжил? — Требую я. Хотя ответ уже где-то на краю сознания, я всё равно хочу его услышать.

— Он пережил истощение своих сил, — говорит она. — Не многим это удается, и когда Низшему Богу Смерти было приказано избавиться от него, Ариадна спасла его. Она узнала об этом — слишком поздно, как и я, — но у нее было достаточно времени, чтобы освободить его из плена и спрятать в Пограничных Землях.

— К тому времени она уже начала подозревать, что Трифон делал с ее учениками. Она всегда конфликтовала со своим отцом. Возможно, она была одной из немногих, кто счел его решение превратить наш вид в Богов в этом новом мире отвратительным. Многие другие кто выражал свое неудовольствие, они… исчезли.

— Ты хочешь сказать, что их убили, — заявляю я. — Трифон заставил их замолчать.

Я выпрямляюсь, когда она соглашается, и тянусь рукой чтобы поднять свой стул и поставить его на место. Когда я сажусь, она поднимает на меня взгляд. Не обращая на нее внимания, я беру чайник и наливаю жидкость в чашку.

— Продолжай, — говорю я. — Сейчас нет смысла останавливаться. Если ты привела меня сюда, то только для того, чтобы рассказать мне все, не так ли?

— У Трифона были подозрения, что его дочь тайно покидает Академию. Он неоднократно следил за ней. Я даже не знала, что Хенрик все еще жив. Признаюсь, что меня… многое перестало волновать, когда я услышала, что он умер в первый раз.