Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

Мышца на моей челюсти дергается при напоминании, что даже если бы мой отец не умер тогда, он умер позже… намного позже. Может быть, если бы у него были его способности, он пережил бы нападение; может быть, все было бы по-другому.

— Что случилось? — Настаиваю я, поднося чашку к губам и отпивая то, что по вкусу напоминает разновидность чая. Без сахара он получается горьким и терпким, но вкус, по крайней мере, намного лучше по сравнению с супом, который я была вынуждена есть последние несколько дней. Я осушаю свою чашку, почти не поморщившись.

— Ариадна исчезла на некоторое время, — признается Македония. — Я подозреваю, что примерно в то время она поняла, что беременна тобой. Она часто тайком встречалась с ним. Они были влюблены друг в друга, и Кэдмон, как ее лучший друг, помогал скрывать ее тайну. Я бы знала все о Хенрике и тебе, я могла бы даже узнать тебя в те ранние годы, если бы не была так погружена в себя и свое горе.

Я ставлю чашку обратно на стол и беру пирожное, проглатывая его почти целиком. Приступ тошноты, возникшей ранее, быстро проходит, и нежные лучи раннего утреннего света, проникающие через верхнюю часть окна, предупреждают меня, что времени осталось немного.

— Давай к делу, — говорю я, слегка покашливая, когда крошки ненадолго застреют у меня в горле. — Ты не объяснила, что значит «Авиа» и почему ты хочешь мне помочь? Как ты можешь помочь мне убить Трифона?

Македония наклоняет голову, копна вьющихся волос колышется в такт движению. — Авиа на нашем древнем языке означает — бабушка, — признается она. — Я твоя бабушка, Кайра, как и наша Царица. Мы хотим помочь тебе, потому что не можем больше видеть, как наших детей угнетают и убивают. Мы больше не можем участвовать в этом.

Черт. Черт. Двойное гребаное дерьмо.

А я то думала, что у Даркхейвенов хреновая семейная история. Однако слова Македонии заставляют меня снова встать, на этот раз гораздо осторожнее. Она поднимает голову и следит за мной взглядом. Она сглатывает.

— Может, ты и похожа на свою мать, — шепчет она, — но темперамент у тебя отца.

Сомнительно. Мужчина, которого я знала как своего отца, был намного сильнее меня, но ей не обязательно это знать. Во всяком случае, хорошо, что она так думает.

— Охота начинается сегодня. — Она закрывает глаза, когда боль омывает ее черты, брови сведены вместе, губы плотно сжаты, когда она прижимает подбородок к груди. Я смотрю на нее еще мгновение. Я выжидаю секунду, прежде чем закончить. — Я говорила не о — Церемонии Венатус.

Она вскидывает голову, ее глаза расширяются от удивления. — Ты знаешь… — Македония обрывает себя, а затем сухо усмехается. — Нет, конечно, знаешь. Ты уже нашла камеру Кэдмона и поговорила с ним.

Я не отвечаю. Богиня Знаний или нет, я не знаю, как далеко простирается ее власть, ослаблена ли она, или она просто скрывает то, что знает обо мне и Даркхейвенах.

— Тогда ладно, Нептис, — говорит Македония. — Тебе нужны знания об этой Охоте?

Игнорируя слово, которым она продолжает называть меня просто потому, что у меня нет времени на очередную долгую дискуссию или объяснение, я кладу ладони на стол и наклоняюсь вперед. — Если ты действительно хочешь мне помочь, — говорю я ей, надеясь, что не совершаю ужасной ошибки, — тогда мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.

Она отпускает чашку. — Все, что угодно.

Хотя я должна была бы испытывать облегчение от того, что Богиня Знаний — и, по совместимости моя родственица, Царица Богов — на моей стороне, облегчение — это самое большее, что я чувствую, когда рассказываю ей о своем плане.

Сейчас ничто другое не имеет значения, кроме нашего выживания, и я использую все средства, которые есть в моем распоряжении.

Глава 31

Теос

— Никаких признаков ее присутствия? — От тихого, требовательного вопроса Руэна у меня сжимаются зубы, и мне хочется ударить его кулаком в лицо. Если бы были какие-то признаки ее присутствия, я бы сказал ему. Он это знает. Я это знаю. Каликс это знает.

Каликс, по крайней мере, не повторял этот чертов вопрос миллион раз за последние полчаса, как будто ответ каким-то образом изменится. Не обращая на это внимания, я возвращаюсь к тому, что делал, — осматриваю местность в поисках Кайры. Проснувшись и обнаружив, что она ушла, ее кровать пуста, и никаких признаков записки не было, — не лучший способов встретиться с очередной церемонией Богов.

Тот факт, что мы прибыли — в надежде найти ее здесь — в большой зал только для того, чтобы встретить Терр из Ортуса и тех, кто следовал за нами из наших собственных Академий, раздавая оружие, только усилил мой страх. Хотя тяжесть меча у меня на бедре — приятное напоминание о том, что я не бесполезен, тот факт, что Боги сочли необходимым выдать его нам, не может означать ничего хорошего.

— Я ее не вижу, — заявляет Руэн.

— Потому что ее здесь нет, — огрызаюсь я, на долю секунды теряя самообладание.

Руэн бросает на меня мрачный взгляд. — Она не может быть далеко, — говорит он. — Боги не забрали бы ее ночью.

— Почему нет? — Спрашивает Каликс, его голос такой же холодный и ровный, как отсутствие эмоций на лице. — Они убили целительницу.

Мейрин. Мягкая, хрупкая, испуганная Мейрин. Я вздрагиваю при воспоминании об отчаянии Кайры, когда она пыталась выломать дверь в комнату девушки, и о неизбежном приступе шока и страха, которые последовали, когда мы обнаружили, что она пуста.

— Ее комната осталась нетронутой, — говорю я, напоминая им об этом факте. — Все было так, как прошлой ночью. Если они забрали ее, то почему бы им не забрать и все остальное таким же образом? — Как будто они пытались стереть с лица земли тех, кто вызвал их неудовольствие.

Я не дурак. Это было причиной исчезновения Мейрин. Она отказалась присутствовать на Очищении — или на церемонии Трейктус. Боги предупредили, что будет наказание. Но полностью стереть все следы существования?

Это действие само по себе является жестокостью, о которой я даже не думал. Краткий миг, когда мы смотрели в пустую комнату, покрытую пылью, и размышляли, не выдумали ли мы ее существование. Комната, в которой всего лишь накануне жила такая же Смертная Богиня, как и мы. Подруга… в некотором роде. Отсутствие и уничтожение ее личных вещей оставило у меня ощущение, будто я провалился в туннель.

Я начинаю сомневаться во всем. Сколько мы здесь на самом деле? Неделю? Две? До Равноденствия, когда мы впервые приехали, оставалось всего две недели, но с одной и той же едой изо дня в день, без занятий и без расписания, которое удерживало бы меня в какой-то реальности, — я не могу не задаться вопросом, не является ли это место вечной пустотой, где время перестает что-либо значить.

Может быть, исчезновение естественно. Может быть, никто из нас даже не реален.

— Теос. — Лай Руэна раздается прямо у моего уха, и я оборачиваюсь, моя верхняя губа обнажает зубы только для того, чтобы застыть от причины его крика.

Кайра. Я выдыхаю. Она идет к нам с высоко поднятой головой. Она одета в черные брюки, настолько идеально сидящие по фигуре, что они больше похожи на вторую кожу на ее бедрах и ногах. Вместо рубашки цвета выцветшего зерна на ней тонкая туника, заправленная в пояс брюк, и соответствующий пояс, с которого свисают ножны с торчащей из них рукоятью меча.

Кожаные ремни обернуты вокруг ее груди, застегнуты под грудями и на плечах. Двойные кинжалы, обращенные вниз, пристегнуты ремнями, и я не настолько наивен, чтобы не думать, что она прячет еще больше оружия под одеждой. Ее волосы собраны наверх и отведены от лица, заплетены в косы по обе стороны головы, чтобы пряди не выбивались, в то время как остальная масса перевязана кожаной лентой.

Она не останавливается, пока не добирается до нас, и хотя ее губы приоткрываются в надежде объяснить нам причину ее исчезновения, я не позволяю ей. Ныряя вперед, я хватаю ее за талию и притягиваю к себе, прильнув своим ртом к ее губам — больше всего на свете в этот момент нуждаясь в подтверждении ее существования.