Слишком хорошо (ЛП) - Коринн Майклс

– У нее был тяжелый день, – мягко говорю я.

– Так и есть. У всех нас. Не знаю, как ты проведешь несколько часов, общаясь с отцом.

Я пожимаю плечами.

– Я нужна ему, а я не умею отказывать тем, кого люблю.

– Я тому доказательство, – отстраненно говорит Леклан, и у меня сводит желудок.

Я думала, у меня хорошо получается скрывать свои чувства. Черт. Он знает, что я люблю его. Сердце колотится все сильнее, и я заставляю себя улыбнуться, надеясь, что ошибаюсь.

– Что?

Он оглядывается.

– Ты же знаешь, что мы друзья.

Слава Богу. Он думает, что это дружеская любовь. Конечно, мы согласимся с этим.

Я действительно люблю его именно так, а еще мне хочется сказать «женись на мне, и я сделаю тебя счастливым».

– Мы определенно любим друг друга. Я готова на все ради тебя, Роуз, Каспиана и даже ребят из клуба «Фрисби». Я принимаю их в свой ближайший круг.

Леклан смеется.

– Ну, они и так наполовину влюблены в тебя.

– Только наполовину? – поддразниваю я.

– Может, на три четверти.

– Ну что ж, тогда мне нужно активизировать свой шарм. Время для печенья и кексов.

Он улыбается и постукивает большим пальцем по рулю. Чем ближе мы подъезжаем к домам нашего детства, тем сильнее он волнуется. Леклан чуть крепче сжимает руль, костяшки его пальцев белеют, когда мы сворачиваем на улицу. На его лице появилось напряжение, которого раньше не было.

Ненавижу это.

Я протягиваю руку и поглаживаю его по плечу, и тогда он начинает расслабляться.

– Ты можешь высадить меня в конце улицы, – предлагаю я.

– Что? Ни в коем случае. Вероятность того, что он дома, тем более на улице, очень мала.

– Ты явно обеспокоен такой возможностью.

– Я просто не хочу его видеть.

– Ты и не должен. Если по какому-то ужасному стечению обстоятельств он окажется снаружи, я поговорю с ним, и ты сможешь уехать.

Леклан кладет руку мне на бедро.

– Все будет хорошо, Эйнсли.

Мы поворачиваем на улицу, на которой выросли, и проезжаем мимо дома миссис Лэнгли, который мой брат и Леклан обклеили туалетной бумагой после того, как она их наказала, а потом она наказала их еще больше. Справа – дом мистера Рапанотти, который всегда оставлял для нас конфеты в почтовом ящике, когда видел, как мы катаемся на велосипедах.

Эта улица наполнена воспоминаниями, и каждый раз, когда я возвращаюсь домой, мне кажется, что какая-то часть меня возвращается на место.

Мы останавливаемся перед моим домом, и Леклан оглядывается на то, что было его домом. В гостиной горит свет, где, вероятно, сидит и читает его отец.

Я оглядываюсь на Роуз, которая крепко спит, издавая тихий храп, и улыбаюсь.

– Если бы мы не стояли перед домом моего отца, я бы наклонилась и поцеловала тебя, – шепчу я.

– Если бы мы не были перед домом твоего отца, я бы сделал гораздо больше, чем это.

Я ухмыляюсь.

– Тебе придется загладить свою вину в другой раз.

– Да, потому что мне был обещан очень подарок, и я собираюсь его получить.

– Подарок, говоришь?

Леклан улыбается.

– Очень большой подарок.

– Тогда я с нетерпением жду этого.

– Я тоже. Иди в дом, пока я не уехал с тобой.

От одной мысли об этом мое сердце трепещет. Я бы хотела, чтобы мы могли сделать именно это, но из-за Роуз и Каспиана эта надежда напрасна.

– Если бы только это было возможно... Я бы позволила тебе.

Он наклоняется вперед, берет мою руку в свою и переплетает наши пальцы.

– В некоторых культурах прикосновение ладоней приравнивается к поцелую.

То, как он это делает, заставляет меня поверить, что это может быть так. Что-то такое простое, такое безобидное, и все же это заставляет бабочек в моем животе запорхать.

– И снова, сэр, вы испытываете границы приличий. Если бы мы были во времена Регентства, мы бы уже шли к алтарю.

Он тянется к моей другой руке, имитируя поцелуй наших ладоней.

– Увидимся утром.

Я убираю свои руки от него, покалывание проходит по рукам и всему телу. Господи, мне нужно успокоиться. Это безумие.

– Увидимся завтра.

– Напиши мне, когда все будет чисто.

То есть, когда его отца здесь не будет.

– Я так и сделаю.

На шатающихся ногах я выхожу из грузовика и поднимаюсь по ступенькам дома моего детства, желая, чтобы соседский мальчик был там, чтобы он мог залезть в мое окно.

***

– Как продвигается история? – спрашивает Кэролайн во время нашего видеозвонка.

– Думаю, хорошо. Ребята охотно и с удовольствием рассказывают свои истории. Интервью Леклана было ключевым моментом, я просто еще не совсем поняла, что хочу сделать с этой историей. У меня запланирован разговор с тремя консультантами приемных комиссий из разных колледжей, чтобы получить некоторую информацию.

Я сижу на своей старой двуспальной кровати и просматриваю свои записи, так как не могу уснуть. К счастью, моя подруга тоже не спит во время наших дедлайнов.

– Так что же тебя беспокоит?

Она так хорошо меня знает.

– Кроме того, что я ни черта не смыслю в спорте? Ну, я переспала с Лекланом.

Глаза Кэролайн расширяются, челюсть опускается, прежде чем она приходит в себя.

– Тогда ладно. Не то, чего я ожидала, ведь ты была в одном шаге от того, чтобы стать монахиней.

– Заткнись.

Она смеется.

– А он знает, что ты с детства писала его имя в своих тетрадях?

– И да, и нет. Он знает, что я испытывала к нему интерес, но не то, что я в него влюблена.

– Думаю, это его отпугнет.

– Ты правильно думаешь, – говорю я, встаю и подхожу к окну.

Окна моей комнаты выходят на западную часть дома. Сад, который так любила его мать, выглядит точно так же. За четыре года отец сделал все, чтобы сохранить его. Однажды он сказал моему отцу, что это единственный способ сохранить ее рядом с ним.

Жаль, что Леклан этого не видит.

– Это из-за его ребенка? – спрашивает она.

– Не думаю, что из-за этого. Наверное, отчасти это из-за Роуз, но не в том смысле, как ты думаешь. Когда он был маленьким, его отца всегда не было дома.

– Как и твоего.

Я смеюсь.

– Да, и это очень мешает. Мы всегда хорошо притворялись, что это неважно, но я неделями плакала, когда адмирал уезжал. Мама делала все возможное, чтобы я не грустила, но проходил целый месяц, прежде чем я приспосабливалась к новой реальности. А потом он возвращался и снова все портил.

Кэролайн на мгновение замолчала.

– Быть военным нелегко.

– Да, это нелегко, но Леклану было еще хуже. Он был единственным ребенком, и его мать впадала в глубокую депрессию, когда отец отправлялся на службу. Ему практически пришлось стать взрослым. Моя мама каждый вечер приносила им ужин. Помню, однажды Леклан заболел гриппом, он был так болен, и маме пришлось ухаживать за ним. Каждый раз, когда его отец уезжал, мама в какой-то мере тоже покидала его. Он был предоставлен сам себе.

Я была младше и не замечала этого, но, когда я выросла, на это было тяжело смотреть. Леклан вел себя как обычно, когда корабль его отца отправлялся в рейс. Он часто оставался у нас дома.

– Это тяжело, – сочувственно говорит Кэролайн.

– Так и было, а потом мать Роуз забеременела и отказалась от нее, что было очень тяжело для него, потому что это очень напоминало его детство.

Кэролайн кивает.

– Могу себе представить.

– Когда его мать умерла, это стало гвоздем в крышку гроба. У нее обнаружили рак, когда его отец служил в армии, и она никому не сказала.

– Что?

– Да, она держала все в секрете примерно полгода и отказывалась от лечения. Сколько бы он или его отец ни умоляли, она не согласилась.

Это сломило его.

Я никогда не забуду один из их жарких разговоров, когда я сидела в саду и читала. Он умолял ее бороться. Чтобы она попыталась победить ради него. Ради Роуз.

Она положила руку ему на щеку и сказала, что иногда отпустить – единственный способ идти вперед.