Сад чудес и волшебная арфа - Лайнс Джанетт

Когда Лаванда вернулась домой после учебы, миссис Клемент Роуз, которая часто бывала в доме на Пиннакл-стрит, очень беспокоило, что Лаванда постоянно торчит в саду, даже зимой, без конца выбирая какие-нибудь травы из-под снега. Она давно перестала обучать Лаванду, но как друг семьи по-прежнему окружала девушку нежной заботой. Например, знакомила Лаванду с холостыми молодыми людьми на разных мероприятиях, которые устраивались в округе: обедах, церковных собраниях или пикниках. Лаванде эти парни показались скучными, как сушеный лопух.

«Лави, – заявила миссис Роуз, в очередной раз навещая свою давнишнюю воспитанницу, – ты собираешься всю жизнь ковыряться в саду и превратиться в старую деву с грязными руками?» Смеясь, Лаванда ответила, что, по крайней мере, это будет ее собственная грязь, и, как ни больно превращать цветущий сад, некогда наполненный лучезарным звучанием арфы, в элемент сферы обслуживания, ничего не поделаешь – это приносит прибыль и дает некоторую независимость. Впрочем, никакие возражения и пояснения, конечно, не удерживали миссис Роуз от разглагольствований, что Лаванде непременно нужно выйти замуж. Заехав к девушке в следующий раз, заслуженная наставница заметила: «Твоему подопечному, сироте Арло Снуку, сейчас пятнадцать. В один прекрасный день он от тебя уйдет, и, не найдя себе мужа, ты останешься в одиночестве».

Какой бы правдоподобной ни казалась перспектива, что Арло покинет гостеприимный приют (с, увы, протекающей крышей) Лаванды, совсем одна она не останется, у нее будет сад. Но объяснять это такому прагматику, как миссис Роуз, было бы пустой тратой времени. К счастью, чай с миндальными пирожными, которые, кстати сказать, отлично получались у Арло, оказался эффективным отвлекающим маневром. Хотя, по правде говоря, здесь помогла бы любая сласть, обнаружившаяся у Лаванды в кладовке.

Лаванда закрыла дверь сарая. Она слишком проголодалась, слишком была оглушена событиями на вокзале, чтобы снова переживать о деньгах, которые мать вроде бы оставила и про которые отец пытался прошептать ей на последнем вздохе: «Сбережения на черный день, спрятанные… предназначены для тебя». Лаванда схватила отца за руку, но тут небо пронзила молния, а когда он прохрипел, где именно спрятаны деньги, раскаты грома заглушили его слова. Потом Роско Фитча не стало.

Она искала. Снова и снова. За минувший год Лаванда осмотрела сарайчик с инструментом, галерею в саду, чердак, проверила каждую щель в половицах, каждую стеклянную консервную банку и кувшин в кладовой, но все безрезультатно. Она скрупулезно исследовала даже мамину подставку для арфы, все еще стоявшей в гостиной, нет ли там какого-нибудь потайного ящичка. Увы. Никакие заговоры на самые мелкие гребешки в округе не помогли отыскать материнскую заначку. Призрак нищеты все приближался, но идей, где мама могла припрятать деньги, у Лаванды больше не было. И если бы пришлось пойти по миру, то миссис Роуз непременно напомнила бы: «А я ведь предупреждала, что лучше бы тебе найти мужа!»

Лаванда понимала, что от беспокойства в любом случае толку мало, и пообещала себе активизировать поиски. Она будет изобретательной, как плющ, и упорной, как молочай. Материнский подарок должен обеспечить ее будущее. Мать хотела, чтобы оно у нее было. «Ах, малышка моя, ты будешь обеспечена», – сказала однажды Амариллис Фитч, срывая грушу с садового дерева, которое посадила в 1832 году в честь рождения Лаванды. Мать произнесла эти слова, когда Лаванда была совсем маленькой, лет пяти, и тогда они не задержались в ее детском сознании.

Внезапно налетевший из ниоткуда дождь хлестнул по саду водяными струями.

Лаванда заспешила в дом, стискивая кусок мяса, завернутый в плотный коричневый пергамент. Хорошо бы Арло Снук уже вернулся после поиска работы, ведь так много нужно рассказать ему – как в тот день шла торговля на привокзальном рынке, об изуродованном, но великолепном джентльмене, который экстравагантным жестом унес в объятиях все ее цветы. А в кармане – саше с тысячелистником.

Но Арло Снука дома еще не было.

Ливень закончился так же внезапно, как и начался.

В доме царила тишина, только сверху слышалась неторопливая капель дождевой воды, срывающейся в ведро с дырявой крыши.

Кап-кап-кап.

Шлеп.

Кап-кап-кап.

Плюх!

Надо напомнить Арло, когда он вернется, чтобы вылил ведро. Заходить в комнату, где мать испустила последний вздох, Лаванде было мучительно, но мальчик, к счастью, избавлял ее от горестных переживаний, справляясь с рутинной работой.

Каким бы кратким ни был этот неожиданный ливень, но от него в доме стало заметно прохладнее. Лаванда разожгла на кухне огонь для жаркого. И еще один – в гостиной, где надеялась вечером, после пира, уговорить Арло сыграть на концертине. И расспросить паренька, слышал ли он что-нибудь о недавно прибывших Траутах и кем они могут приходиться друг другу. И известно ли ему о каком-то мистере Уитмене, может, священнике? Потому что слова Роберта у цветочной тележки запали Лаванде в голову: «А завтра, что бы ни случилось, вы услышите божественные слова мистера Уитмена».

Проповедь слушать Лаванда вовсе не рвалась (если этот Уитмен действительно священник), но жаждала получше изучить книгу лица Роберта, ту самую, наполовину сгоревшую, извлеченную из неведомого пожара. Так много в ней было написано, от пучин страдания до высот экстаза и глубокой врожденной чувствительности, необходимой, чтобы молиться – по его собственным словам – на цветочную тележку, увидев в ней то, чего никогда не замечали другие: передвижной храм природной красоты. Лаванда еще ни разу не встречала человека, который до такой степени понимал бы важность и красоту цветов, емкую и безупречную, хоть и преходящую. Это было похоже на встречу с родственной душой. Близкий по духу, Роберт при этом словно свалился с какой-то далекой звезды, облачившись в лучшие одежды. Девушке прежде никогда не доводилось видеть похожих на него.

«Завтра вы услышите». Завтра. Где? Когда? Он не уточнил.

Вскоре в гостиной ярко разгорелся камин. По кухне разлилось тепло. Лаванда очень проголодалась. Надо еще нарезать луковицу, но сперва девушка взглянула на свое отражение в зеркале. Боже, блузка застегнута криво, а юбка испачкана! Ее пронзил стыд. Трауты-то были одеты безупречно, а она в этот день выглядела просто какой-то жалкой замарашкой.

Глава 3

Завтра заявило о себе плаксивым воркованием горлиц. Лаванда проснулась, из последних овсяных хлопьев сварила кашу и, черпая ее ложкой, принялась размышлять о везении. Счастливый случай – как ухватить его за легкое крыло? На кухне еще витал пикантный аромат вчерашнего жаркого. Вечером Лаванда с Арло просто великолепно поужинали. Его глаза оживились, когда девушка рассказала о своей сказочной удаче, как у нее на вокзале купили все цветы сразу. Выручка от этой распродажи наполнила их тарелки теплым дымящимся мясом и соусом. Смазывая мясо хреном, Лаванда рассмеялась над главной тревогой мальчика: где же мистер Траут найдет столько ваз и вообще какой-нибудь тары для такой массы цветов, если учесть, что он только что приехал в Бельвиль.

– Твои опасения, Арло, совпадают с моими. – Затем девушка поинтересовалась, не слышал ли он, бродя по улицам в поисках работы, чего-то о Траутах.

– Чего-то? – Мальчик вилкой собирал с тарелки все хрящики, а кусочком хлеба – остатки подливки: он явно намеревался не оставить ни крошки. – Да в деревне почти об этом только и говорят, даже больше, чем о скором приезде принца Уэльского. «Леди духовидица просто загляденье, на нее стоит посмотреть» – вот как про нее говорили!

Лаванда тоже не собиралась оставлять на тарелке ни крошки, ни капельки. Ей это было необходимо до крайности. Она исхудала так, что юбка почти спадала с костлявых бедер.

– Арло, а что насчет ее спутника, того мужчины, который скупил все мои цветы?

– О, говорили, на него тоже стоит посмотреть.

Вот и все, что парнишка мог сказать.