Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана

Друзья переглянулись.

— Лето тому назад мы приняли вас в свою общину. Но многое о нас осталось вам неведомо. Сегодня это изменится. Но перед этим мне должно спросить вас: готовы ли вы поклясться перед ликами трех Богов в том, что сохраните в тайне от всех живых существ, кои не являются членами нашей общины, все то, что сегодня для вас откроется, также как и мы сохраним ваши тайны? Готовы ли вы стать частью нашей большой семьи? Частью нашего рода?

Все присутствующие выжидательно повернулись к ребятам. Леона первой поднялась с места. Она уверенно посмотрела на Гостомысла и озвучила то, что давно для себя решила.

— Я — дочь двух миров. Я от рождения являюсь частью вашего рода так же, как ей была моя мать. Я готова пройти обряд вступления в род и поклясться перед Богами, что сохраню ваши тайны.

Старец удовлетворенно склонил голову, принимая ее слова.

— Я не сомневался в твоем решении, дитя.

Теперь взоры собравшихся обратились к ошарашенному словами подруги Словцену.

Он неуверенно поднялся. Уши его горели от волнения.

— Как я уже говорил, Словцен, тебе нет нужды вступать в наш род, — спокойно проговорил Гостомысл. — Ты сын своего мира, твои родичи живы и здравствуют. Но я не стану препятствовать, коли пожелаешь стать частью нашей семьи. Знай: если решишь, то ты не лишишься кровного рода, но приобретешь еще один.

Парень какое-то время растерянно глядел на подругу, а потом вдруг кулаки его сжались, и он уверенно заявил:

— Я принесу клятву. Другом верным быть обещаю. Но не держите на меня зла, а только семья у меня уже есть.

Многие понимающе кивнули, но Словцен успел поймать обиженный, разочарованный взгляд Нежаты.

— Твое право и выбор твой, — кивнул старец и обвел окружающих взглядом. — И никто не станет тебя укорять в нем.

Нежате показалось, что Гостомысл на доли мгновенья задержал на нем взгляд, будто бы последние слова предназначались именно ему. Парень упрямо нахмурился.

Гостомысл отошел от трапезного стола и направился к противоположной стене, где меж двух окон стояло домашнее требище.

В избу не затащишь алтарный камень, не насыплешь на доски священной землицы, не посадишь вкруг дубовую рощицу — что же теперь без божьего пригляду оставаться? Вот и стали дома божницы делать. Сам алтарь везде по-разному слаживали, как на душу ляжет: где на полке разместят, где лавчонку какую маленькую выделят, — здесь это был высокий столик, покрытый желтым сукном. Божницу же вырезали завсегда одинаково и непременно целиком из одного большого чурбана. Являла она собой круглое яйцо, что есть суть Божьей Колыбели, в которой зародились и зрели Боги. Одна сторона у него отсутствовала, позволяя заглянуть внутрь. Там, вкруг неглубокой чаши для подношений, стояли три изваяния Великих Богов. Сейчас у ног божков красовался свеженький каравай, по форме бублика, щедро сдобренный сластями.

Гостомысл приблизился к требищу, поднял руки к высокой полке, что ютилась под самым потолком, и снял с нее резную шкатулку.

— Леона, Словцен, — обратился он к друзьям, опустив шкатулку на столик подле божницы. — Прошу, подойдите ко мне.

Друзья переглянулись и, пробравшись мимо соседей, приблизились к старцу. Оставшиеся за столом проводили их взглядом, храня молчание.

— Мне должно было сделать это еще в тот день, что вы остались у нас. Но тогда не было для клятв сильной надобности, и я не стал вас обижать недоверием. Ничего, что могло бы навредить общине, вы бы не узнали: все, кто перешагнул четырнадцатое лето уже принесли эту клятву и не сболтнули бы лишнего, молодшие же дали мне слово молчать.

Прошка за столом стыдливо опустил плечи.

— О чем молчать? — насторожился Словцен.

— Скоро узнаешь, — мягко сказал старец. — Ты сможешь задать мне все вопросы позже. Но я клянусь, что ничего крамольного мы не утаиваем. Ничего, что могло бы принести кому-то вред.

Он поднял крышку резной шкатулки и бережно вынул неровный светло-голубой камень размером с его ладонь. Солнечные лучи отразились в его полупрозрачных недрах, заиграли внутри зеленоватыми сполохами света, и друзьям показалось, будто внутри забились зеленоватые воды океана.

— Далекие предки жителей Сольменских дали этому удивительному камню имя — живец.

Тех, кто остался сидеть за столом, взяло любопытство. Каждому из них вдруг захотелось подойти поближе да получше разглядеть дивный камень. А еще шибче — потрогать…

— И камень этот не из простых. Есть о нем забытая легенда, — сказал Гостомысл, опуская его в чашу божницы, в сердцевину каравая. — Помните ли вы историю о том, как боги создали этот мир?

— Конечно, — сказала Леона.

— Я знаю только о том, что они вышли из яйца, которое стало нашим солнцем, — неловко признался парень.

— Так оно и есть, — кивнул старец. — Но когда Боги появились на свет из солнечного яйца, то увидели вокруг лишь пустоту, — начал он, закрывая шкатулку. — Снедаемые тоской они разожгли пламя своей колыбели, чтобы она разогнала тьму. Они надеялись, что ее свет станет путеводной нитью для тех, кто также как и они оказались одиноки. Но шли оборот за оборотом, а ни одной живой души так и не появилось. Лишь сотни тысяч безжизненных песчинок притягивались к их колыбели, где они проводили свои дни.

Гостомысл убрал шкатулку обратно наверх и повернулся к друзьям.

— Тогда они решили создать свой мир. Из собравшихся вокруг их колыбели песчинок, они слепили необъятный шар. Но не было в нем биения жизни. Тогда они опустились на него, чтобы исправить это. И там, где они проложили земные жилы, чтобы пустить по ним свою жизненную силу, родился удивительный камень. Живец.

— А почему его так назвали? — громко спросила Алешка, аж подскочив на месте.

Старец повернулся к столу.

— Потому что те, кому посчастливилось найти живец больше не знали хворей. Вскорости множество людей стали искать его, разрывать землю, резать земные жилы. И мир заболел. Сестры лихоманки проникли в его недра. Земля тряслась от настигшей ее хвори, вода выходила из берегов, разрывалась твердь, пуская горячую руду на поверхность.

Алешка испуганно округлила глазки, опускаясь на лавку.

— Не бойся, дитя, — успокоил ее Гостомысл. — Те дни в далеком прошлом.

— А как же земля выздоровела? — спросила девочка.

— Боги восстановили жилы и течение силы. И дали строгий наказ — не выкапывать живец. Тех, кто нарушал их запрет, ждала страшная кара. Теперь лишь тот живец, что сам вышел на поверхность земли пышет чудодейственной благодатью. Тот же камень, что силой был вырван из ее недр, забирает жизнь. Да только мало кто может похвастать, что видел его — редко он являет себя на поверхности.

Гостомысл вновь взял живец в руки.

— Поглядите вот сюда, — сказал он стоявшим подле него ребятам и указал на один из неровных краев камня. — Этот скол шибко остер. Настолько, что об него легко можно пораниться.

Ребята подошли еще ближе.

— Мы должны будем себя порезать? — спросила Леона, подняв глаза на старца.

— Самую малость, — проскрипел он. — Так уж выходит, что живец — часть отвердевшей божьей силы — первородной, истинной. То немногое, что позволяет нам прикоснуться к ним. Кровью вы подтвердите и запечатаете свои клятвы перед Богами.

Гостомысл замолчал, чуть склонив голову вперед, и пристально посмотрел на них из-под тяжелых бровей.

— Прежде, чем вы принесет клятвы, я должен упредить вас: нарушение слова, данного Богам, несет страшные, порой невыносимые последствия. Поэтому я прошу, чтобы вы еще раз подумали. Никто не укорит вас, ежели вы поймете, что не в силах нести это бремя и откажетесь, покинув нашу общину.

— Я готова, — решительно произнесла девушка.

— Я тоже от своего слова не отказываюсь, — уверенно сказал Словцен. — Я принесу клятву.

— Чтож, — проговорил Гостомысл, чуть подождав. — В таком случае, начнем.

Леона первая шагнула ближе, подойдя к старцу вплотную.

— Приложи ладонь и надави, — велел он. — Но гляди не переусердствуй, нам не нужно, чтобы кровь лилась рекой, достанет и капли твоей руды.