Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана

Леона с трепетом протянула руку и прикоснулась к камню, который оказался на диво теплым. Все ее существо тут же пронзило непередаваемое щемящее чувство счастья. Сердце забилось быстрее. Казалось, будто каждая пядь ее тела сейчас сияла, наполнившись необыкновенной силой, уносящей ее в самое поднебесье.

Старец не торопил ее.

Справившись с нахлынувшим на нее вихрем удивительных переживаний, она надавила чуть сильнее, ощущая, как впивается в кожу острый осколок, но к ее удивлению, следом не пришла боль.

Камень засиял изнутри теплым светом, заклубился в его недрах зеленоватый туман.

— Назови свое имя, дитя. Здесь тебе нечего скрывать. — Велел Гостомысл. — И перед ликами Богов принеси клятву, что не разгласишь известных тебе тайн нашей общины.

Леона едва заметно перевела дух и повернулась к божнице.

— Я, Умила Мирославовна, Кудеярского рода, — начала она, сдерживая волнение. — Я, Леонида Мариэл Эррийская…

Сидевшие за столом замерли. Со стороны молодших же ребят донеслось тихое, удивленное: «Эррийская?», «Мариэл?».

Всем им здесь было знакомо это родовое имя. Разве можно не знать правящую семью своего мира?.. Как и ходившие в народе рассказы о пропавшей риклине… Только одним — тем, кто попал на земли Сольмении больше десяти лет назад, были известны, пересуды о безвозвратно исчезнувшей, а другим — тем, кто появился позже, как о чудом вернувшейся. О вернувшейся риклине Мариэлле.

Зоря, расстроенно закусила губу, глядя на произносящую клятву Леону. Выходит, она дерзила не просто девушке… Она дерзила дочери риклины Эррийской! Как можно тягаться с ней?.. Слезы обиды подступили к глазам, и Зоря осторожно сморгнула набежавшую влагу, быстро утерев покатившиеся капли рукой. Но никто не заметил ее неловкого движения. Все ошарашенно смотрели на говорящую слова клятвы Леону. И те, кому на родине довелось воочию увидеть хоть одного члена Эррийской семьи, теперь с удивлением замечали во внешности Леоны их родовые черты.

Не меньше был поражен и Словцен. Умила значит… Отчего же подруга никогда не говорила ему этого имени?.. Обида на ее недоверие сковала его сердце холодным металлическим кольцом.

— … да будут Пресветлые Боги свидетелями, — прозвучали последние слова клятвы, и Леона отняла руку от волшебного камня. Будто впитавшись, истаяло алое пятно крови на неровной грани, и в его полупрозрачных недрах потух зеленоватый свет.

Девушка посмотрела на невредимую ладонь и подняла пораженный взгляд на старца.

— Не удивляйся, дитя, — сказал Гостомысл с доброй усмешкой. — Это живец. Не с проста у людей древности рождалось столь сильное искушение отыскать его.

Старец повернулся к парню.

— Словцен, — мягко произнес он. — Ежели не передумал, то теперь твой черед.

Парень сделал шаг вперед и уверенно положил руку на камень, сразу прижимая ладонь к острому сколу. Брови его удивленно поднялись, губы дрогнули, и на юношеском лице отразилось немое удивление. Он сделал судорожный вдох, переживая закруживший его водоворот чувств, и не дожидаясь указаний, заговорил.

— Я, Словцен Изъяславович, клянусь, что… — звучал его голос, пока камень под юношеской ладонью наливался изумрудным светом. И с каждым произнесенным словом, с каждой каплей крови, что впитывалась в священный камень, все больше уверенной решительности появилялось в голосе и взгляде юноши. —…и ни одна тайна, что будет мне доверена…

Глядя на такого привычного, такого родного друга, который сейчас, не дрогнув приносил клятву перед ликом Богов, клятву, которую ему вовсе и не до́лжно было бы приносить, коли остался бы в Яровищах, клятву, которую он приносил, чтобы оставаться рядом, Леона вдруг поняла, сколь ценной наградой одарили ее Боги, сведя с белокурым вихрастым парнишкой восемь лет назад, и сколь сильно она дорожит его преданной дружбой. В носу защипало — столь трогательные чувства она сейчас испытала.

— … и да будут Пресветлые Боги свидетелями моих слов, — докончил говорить Словцен.

И пока Словцен пораженно разглядывал свою целую ладонь без единой царапины, Гостомысл опустил потухший живец в чашу божницы.

— Благодарю, друзья мои, — сказал он, повернувшись к ребятам, и по-отечески опустил руки им на плечи, — за оказанное нам доверие. Мы ценим это.

Сидевшие за столом встали и радостно захлопали, послышались одобрительные возгласы.

— Возвращайтесь к столу и разделите с нами хлеб, — пригласил старец. — Пусть не как члены рода, но как наши верные друзья и полноправные члены общины.

Леона светло улыбнулась Словцену и пошла к остальным. Друг последовал за ней. Витана поднялась, взяла плетеный каравай, что завернутый в вышитый желтым рушник, дожидался своего часа на краю столешницы, и встретила их у стола с хлебом в руках.

Слова здесь были излишни.

Друзья с благодарными улыбками отщипнули по кусочку и, слегка поклонившись, положили в рот духмяный, еще теплый мякиш. Затем Витана передала каравай им, и отломила кусочек и себе. Теперь уже они сами стояли с обрядовым хлебом в руках, вместе держа плетеную булку, а остальные по очереди подходили и угощались. Последним подошел Гостомысл. Старец отщипнул небольшой кусок, на миг приложил его к губам, затем ко лбу, и чуть склонив голову, будто приветствуя новых членов общины, наконец отведал.

— Это что же, получается, — громко заговорила Леся, когда все стали обратно усаживаться за стол. И наклонившись, уже тише продолжила загадочным голосом: — теперь им можно поведать наши страшные тайны.

Словцен подозрительно посмотрел на девушку, и она весело прыснула.

Гостомысл покачал головой. Он вновь взялся за посох, оперся на него и повернул голову к печи, будто что-то высматривая. Да только не на беленый печной камень смотрел он, вовсе нет — взгляд старца в этот миг был рассеянный, будто глядел он в незримый мир на нечто недоступное взгляду остальных.

— Обожди, дитя, с тайнами, — гулко проговорил он, поворачиваясь к ребятам. — Будьте готовы. Верно уж совсем скоро явится Верхуслава с нашими девицами. — И, строго поглядев на своих подопечных, добавил: — помните о чем я вас просил, не балагурьте! Не гоже пужать новоприбывших.

— Он нам это всю жизнь припоминать будет что ли, — проворчал Бойко, глянув на севшего рядом Нежату. Тот в ответ лишь безразлично пожал плечами — не отпустила его еще обида на Словцена, даже каравай из его рук и тот отломил, не взглянув в глаза другу.

Едва Леона уселась на лавку, как в избе наконец, словно соткавшись из воздуха, появилась Верхуслава. Домовушка, казалось, будто вышла из печи и, не останавливаясь, направилась к Гостомыслу.

— Ну чего, не заскучали еще без меня? — раздался ее веселый голос. — Небось распустились тут без моего пригляду?

Ребята заулыбались. Верхуславу в общине любили, а ее стряпню и подавно. И пусть девицы управлялись со харчами не чуть не хуже, но вот сдоба у домовушки выходила особенной.

— Без тебя, как без рук, — сокрушенно произнес Гостомысл. — Но наши девоньки со всем сладили. — И мягко посмотрев на домовушку из-под бровей, добавил: — Верно учитель хорош.

— Опять льстишь, старый пройдоха, — усмехнулась Верхуслава и, прищурившись, покачала пальцем.

— Как можно, — развел руками старец. — Наше хозяйство на тебе держится. Да и не одно поколение прекрасных девиц вышло из-под твоей руки. Не лесть это вовсе — похвала. И похвала заслуженная.

— Ну, полно, — махнула она рукой, но по порозовевшим щекам маленькой хозяйки было видно, что слова Гостомысла были ей приятны. — Девоньки вот-вот войдут.

В подтверждение ее слов совсем скоро раздался тихий звук шагов по деревянному крыльцу.

Собравшиеся встали, приветствуя их.

Первой появилась Агнеша. За ней следом неуверенно вошла их новая сестрица.

— Не дите, — тихонько хмыкнула Леся.

Годов девчушке, на вид, было не больше пятнадцати. Возраст, когда девицы входят в пору сватовства да в деревнях начинают бегать на вечорки с другой молодежью, где и весело поболтать им время находится, и урок какой-никакой а выполнить. Почти взрослые уж, считай. Да только о той девице, что сейчас боязливо жалась к Агнеше, едва ли можно было так сказать. Лета к ней, видно, пришли одни. По-взрослому округлившееся в нужных местах тело совсем уж не вязалось с таким еще дитячьим лицом: круглые щечки, густые пушистые реснички, большие испуганные глаза… Одно, что замершая лань.