К нашему семейному дому я подъехала к вечеру.
Очень боялась встречи с родными, но и предвкушала ее.
Поэтому не решилась войти через главные ворота, а подъехала к садовой калитке, что вела от заднего двора в лес.
В лицо мне пахнуло ароматом цветения сирени и лип.
Ужасно знакомый, родной запах.
Сердце мое неистово колотилось и руки дрожали, пока я привязывала ослика и отпирала калитку.
Она была все та же, старая, ужасно скрипучая.
А вот за ней, за высоким каменным забором, наш старый сад выглядел совсем иначе. Непривычно строго и как-то… мертво.
Раньше он был запущенный и буйный.
Вокруг дома росли старые липы, а под ними кусты, где мы в детстве устраивали себе тайные убежища.
Теперь же кусты были острижены и представляли собой аккуратную зеленую изгородь.
Трава вокруг сада была аккуратная, зеленая. В ней — ни единого цветочка. Дорожки расчерчены по линеечке, посыпаны светлым песком.
Все строго, аккуратно, чисто.
Так, словно, над садом год трудились много рук.
Не только материны.
Скорее всего, на те деньги, что дал ей за меня Натан, она нанимала садовников.
Всегда мечтала об идеальном саде. Об идеальном доме. О розовой дорогой штукатурке на фасаде.
И, кажется, ее мечта сбылась.
Дом действительно был отремонтирован и походил на приличный господский.
Я на ватных ногах шла и шла по садовой дорожке. И с каждым шагом мне становилось все страшнее.
Потому что теперь я увидела, как много денег было потрачено на благоустройство дома и сада. Натан не поскупился, заплатил за меня много.
— Мама?
Она сажала розы.
Новые кусты, дорогие сорта.
Прямо перед домом, на огромной круглой клумбе.
На ней было приличное платье и длинный передник, специально для работы в саду.
На голове, на седых волосах — широкополая соломенная шляпа с зеленой яркой лентой. Худощавое загорелое лицо было умиротворенным и улыбающимся.
Она была так увлечена своим делом, что не сразу услышала мой оклик.
Копая землю небольшой острой садовой лопаткой, она напевала какую-то песенку. И настроение у нее было прекрасное.
— Мама!
Она медленно разогнула натруженную спину. Щуря подслеповато глаза, глянула на меня.
— Мама, это я! Никаниэль!
Ком встал у меня в горле. Вдруг сильно захотелось кинуться матери на шею, прижаться к родному человеку.
И ощутить блаженный покой и защиту.
Как же я устала в последние дни…
Как болит натруженное тело от постоянной гонки, перетаскивания тяжестей, от сна на жестких досках!
— Мама, мне помощь нужна!
Блаженное выражение медленно сползло с лица матери.
Черты ее стали холодные, отталкивающие. Пугающими даже.
Одержимыми и злобными, как у релииозныхфанатиков.
Она словно демона увидела. И не испугалась, нет — она изготовилась биться!
Я даже отшатнулась — настолько разительна была перемена.
— Мерзавка! — рявкнула мать, яростно ткнув в мою сторону своей острой лопаткой. — Блудница! Не смей приближаться ко мне! Сосуд греха!
— Что ты такое говоришь, мама?
Я ощутила такой ужас, когда мать начала кричать, что и словами не передать.
Словно она сейчас потащит меня на площадь, чтоб сжечь на костре.
Но я постаралась взять себя в руки и подавить свой страх.
С трудом сглотнула ком в горле, уверенней ступила к ней.
— Никакая я не блудница, — твердо проговорила я, глядя ей прямо в лицо. — С чего ты взяла это?
— Твой муж был здесь, — выдохнула она злобно, как гарпия. — Он сказал, что ты опозорила его! Удрала с любовником! Потаскуха! Наш дом не знал такого позора, о-о-о, чем я заслужила это?! Неужто я мало приложила сил, чтобы воспитать тебя?!
— Мама, он солгал! — перекрывая ее вопли, произнесла я.
— Солгал?! Но ты сбежала, сбежала!..
— Он хотел убить меня, мама! — я тоже сорвалась на крик.
Тот облетел весь сад.
Где-то наверху, в одной из комнат, хлопнуло окно. Кто-то из домашних услышал нашу перепалку. Отлично…
— Лгунья! — злобно прошипела мать. — Мерзкая лгунья! Он безутешен! Его светлость безутешен! Он разыскивает тебя со слезами на глазах, обещает всем щедрое вознаграждение, чтобы убить? Ты хочешь, чтобы я поверила в эту чудовищную ложь?
— Вознаграждение настолько щедрое, — усмехнулась я, — что ты не прочь бы продать меня еще раз?
— Замолчи, мерзавка! — вспыхнула мать. — Любой добропорядочный человек выдаст тебя его светлости и безо всякого вознаграждения!
— Но ты его все же взяла? — горько усмехнулась я, глядя на сортовые розы, посаженные в черную рыхлую землю.
Мать лишь задрала подбородок и покачала головой с видом оскорбленной добродетели.
— Я не знаю, на что ты рассчитывала, придя сюда, — высокомерно процедила она. — Никакой помощи ты тут не получишь. Я не стану укрывать тебя! И ты не получишь ни единого гроша, ни единого…
Она трясла у меня перед лицом тонким сухим пальцем. А мне становилось все горше и горше, словно я напилась яду.
Ей было не жаль меня.
Ей было жаль терять полученные деньги.
Да, мы всю жизнь жили небогато. И всеобщей мечтой было однажды разбогатеть, и отремонтировать дом, чтобы там хорошо было жить каждому.
Мечта эта сбылась.
Но что-то мне говорило, что жить хорошо теперь только ей одной.
Она распоряжалась деньгами на собственное усмотрение.
Тратила их на себя.
И никому не позволила бы отнять у нее ее сбывшееся счастье.
— Мне не нужны твои гроши, — окрепшим голосом произнесла я. — Хотя я праве потребовать свое приданое. Ты ведь его не отдала герцогу?
— Приданое? — воскликнула мать. — Вот уж нет! Ты не одна! У меня есть и другие дочери, кому оно сгодится! К тому же, я пристроила тебя настолько хорошо, что и мечтать нельзя о лучшем! А ты все профукала, все потеряла, неблагодарная! Так что не смей от меня ничего требовать!
— Мне нужны мужские руки, — еще уверенней произнесла я. — Я вас больше не потревожу, и жить буду своими силами и на свои средства. Но сейчас мне нужна защита и поддержка! Вероятно, мне что-то нужно будет построить, поэтому без мужских рук никак…
— Построить? — расхохоталась мать. — Что ты собралась строить? Бордель?
Я перевела дух, еле сдерживая слезы.
— Я была дружна со Стиром, — произнесла я. — С моим любимым старшим братцем. Вероятно, он мог бы помочь мне…
— Что?! Стюарта захотела впутать в это?! — заверещала мать, как резаная. — Даже не смей думать! Сбежала сама, нарвалась на гнев герцога, так не думай, что брат за тебя станет вступаться! Позор семьи! От мужа сбежать, это ж надо такое устроить!
Меж тем все мои братья и сестры дружно выбежали из дома, и теперь, выстроившись в шеренгу, как утята, слушали нашу перебранку.
Стюарт тоже был тут.
За год он вырос, возмужал, раздался в плечах.
Его волосы кудрявой шапкой лежали на голове.
Синие глаза смотрели из-под насупленных широких бровей упрямо.
Он стал очень привлекательным юношей, так похожим на отца.
— Да что за сердце у тебя, — в отчаянии вскричала я, — что ты не хочешь выручить свою дочь?! Разве я много прошу?
— Мне тоже в доме не помешают крепкие мужские руки! — сварливо ответила мать. — К тому же, на Стюарта у меня свои планы! Очень скоро он мне понадобится.
— Что за планы? — с холодеющим сердцем спросила я.
— Не твое дело! — окрысилась мать.
Стюарт хмуро промолчал, стыдливо опустив взгляд.
А младшие дети, еще толком не понимая, что говорят, наперебой закричали:
— Его хочет в мужья соседка! Она не совсем молодая и не очень красивая! Но сердце у нее доброе! Она обещала нам всем по десять серебряных в приданое! И еще матушке тридцать!
— Ты с ума сошла?! — в ужасе закричала я. — Ты что… ты продаешь своих детей богачам, как породистых щенков?!
Я оглянулась на братьев и сестер.
Они стояли чистенькие, ухоженные. Одетые небогато, но опрятно и ладно.
Мать это умела — опрятность превратить в привлекательность и красоту.
