Он медленно поднял глаза на меня.
И в них не было ни страсти, ни насмешки, ни даже раздражения.
Там была стена.
Высокая. Ледяная. Непроницаемая.
Пугающая.
Но он протянул руку.
Я подошла ближе, наклонилась и надела браслет на запястье. Шёлк мягко скользнул по коже. Чёрный фон. Красные буквы «Э. М.» — как капля крови на пепле. Мои пальцы дрожали, но не от холода. От страха быть непонятой.
Я ждала — хоть вздоха. Хоть дрожи в пальцах. Хоть тени смятения в его глазах.
Но он смотрел на браслет так, будто это не дар — а оковы, которые я навязываю ему без спроса.
И в этот миг я поняла: я не просто ошиблась.
Я перепутала жест доброты с напоминанием.
Он дал мне игрушку — как ребёнку, которого жалко. А я ответила браслетом — как женщине, которая надеется на равенство.
А равенства между нами нет.
— Я… я сама его сплела, — шепнула я, чувствуя неловкость момента.
Дракон посмотрел на браслет. Пальцы слегка шевельнулись — будто хотел сорвать. Но не сорвал.
Ничего не сказал. Не поблагодарил.
Я стояла так близко, что чувствовала его запах — тёплый янтарь и что-то горькое, как дым после пожара. Но он не шевелился. Даже когда мои пальцы коснулись его запястья. Кожа — горячая, но взгляд — мёртвый.
Тишина стала гуще.
Воздух в комнате стал тяжёлым, как свинец. Я почувствовала, как сердце замедлило ход — не от страха. От предчувствия падения.
Он сидел… и будто отсутствовал. Не физически. Душой.
«Он уже знает», — прошептал голос внутри. — «Он прочитал газету. Или поговорил с отцом. И теперь я — не Дита. Я — убийца».
Но если он знает, то почему молчит? Почему не задает вопросы? Почему не пытается узнать правду?
Или… она его просто не интересует.
Я стояла, чувствуя, как что-то хрустит внутри — не сердце. Надежда.
Потом развернулась и вышла.
За спиной — ни слова. Ни шага.
Только тиканье часов.
И холод, который теперь исходил не от зимы за окном…
…а от него.
Раньше, когда мы оставались наедине, я не ощущала времени. А стоило выйти за дверь, как оставалось такое чувство, будто каждая минута без него выцарапывала из души кусочек тепла. А теперь… теперь он дома — и в доме тишина. Не пустота. Тишина. Та самая, что бывает между двумя ударами сердца, когда ты ждёшь: «Это конец… или начало?»
Глава 46. Дракон
Она.
Ошибки быть не может.
Если раньше я еще сомневался, то сейчас я знаю, Дита Рейнольдс и Альгейда Вестфален — это одна и та же женщина.
Дита.
Красавица Дита, оказывается, мало того, что замужем. Так еще и убийца, которая прячется в моем доме от правосудия под видом служанки.
Послышался стук в дверь.
Вошла она.
Все та же походка.
Все та же прядь волос, непослушная, не желающая лежать в скромной прическе.
Все те же глаза.
Я молчал. Я не знал, что ей сказать.
Спросить?
Не знаю.
Не хочу.
Она ведь соврет.
— Господин генерал, — послышался ее тихий голос. — Позвольте… протяните руку.
Я чувствовал, что мне и хочется, и не хочется протягивать ей руку.
“И что с того? Ты сам считал, скольких ты убил?”, — почувствовал я внутри голос дракона. — “Деревни, которые ты выжигал дотла!”.
“Но ребенок…”, — возразил я.
“А сколько детей было в тех деревнях? Сколько? Ты считал?”
Я промолчал.
“Она такая же убийца, как и мы!”.
Я снова промолчал.
“Ты не вправе ее судить!”, — почувствовал я рычание дракона внутри.
Значит, такая же убийца, как я.
Как те красавицы, которые были в моей постели. Они убивали родственников, мужей, внебрачных детей, чтобы строить из себя скромность и добродетель.
И она такая же, как и они.
Ничем не отличается.
Такая же, как я.
Порочная душа.
И никакой чистоты в ней нет. Я просто ее придумал.
Она такая же, как и все мы.
И не заслуживает особого отношения.
Я еще раз посмотрел на ее лицо.
Протянул руку.
В душе я чувствовал насмешку.
Надо же, а строила из себя саму невинность.
Интересно, мой всезнающий отец, который ее сюда прислал, в курсе, кого он прислал?
Ха!
Это первый промах моего отца. Да какой!
Идеальный генерал Энгорант Моравиа, не терпящий лжи, проверяющий всех досконально, допустил ошибку.
И сейчас эта ошибка достала плетеный браслетик и стала аккуратно надевать его на мою руку. “Э. М.”, — увидел я алые буквы.
— Я… я сама его сплела, — послышался тихий шепот.
Даже сейчас она продолжает играть в невинность, не догадываясь, что я уже все знаю.
Прикосновение ее тонких пальцев к моей руке снова вызвало во мне страстное желание. В штанах все напряглось.
И почему я теперь должен сдерживаться?
Мне казалось, что сейчас, когда все точки расставлены, я могу заполучить ее. Как хочу. Где хочу. И когда хочу.
И не мучиться совестью о том, что надругался над чистой душой.
Она словно нарочно легонько гладит мою кожу, поправляя завязки.
Я стиснул зубы.
На мгновенье я прикрыл глаза, чувствуя, как в штанах стало очень тесно.
“Я могу прямо сейчас схватить ее, сорвать с нее платье и утолить свой голод. А потом забыть о ней раз и навсегда!”, — пронеслись в голове порочные мысли.
Пальцы напряглись, чтобы схватить ее за руку, но усилием воли я отвел руку назад и просто сжал кулак.
“Да брось! Возьми ее прямо здесь. Поиграй и успокойся наконец! Она достаточно набила себе цену! Осталось только посмотреть, чего она стоит в постели!” — пронеслась в голове порочная мысль, когда я смотрел, как часто вздымается ее грудь от волнения.
Я поймал ее взгляд.
Несколько мгновений я смотрел ей в глаза, понимая, что если она сейчас же не уйдет, я так и сделаю.
Нет.
Сегодня ночью.
“Прекрати! Я не позволю причинять ей боль!”, — послышался рокот дракона.
А я что? Собираюсь причинить ей боль?
Мне кажется, ей это даже понравится.
Глава 47
Я сидела на краю кровати, сжав колени, будто пыталась удержать внутри себя то, что уже начало вытекать — капля за каплей, как кровь из свежей раны.
За окном метель не утихала. Снег падал так, будто сама зима оплакивала мою боль.
А внутри — пустота.
Нет. Не пустота.
Хуже.
Осознание.
Я влюбилась.
Не в героя. Не в властелина балов и оргий.
А в него.
В того, кто, несмотря на свою жестокость, сам выбрал и подарил мне розовую лошадку.
В того, кто выгнал роскошную гостью только потому, что та назвала меня «крысой».
В того, кто молчал, когда я плакала над игрушкой, потому что не знал, как утешить.
В того, кто смотрел на меня не глазами хищника, а глазами человека, растерявшегося перед чем-то, что не подвластно его власти.
И вот теперь… теперь он смотрит сквозь меня.
Как будто я — не Дита.
Не женщина, чьи губы он целовал, чьё тело он держал в своих руках.
А тень. Ошибка. Пыль на мебели, которую можно смахнуть и забыть.
Сердце сжалось так, что я почти задохнулась.
Я прижала ладонь к груди, будто могла остановить этот рвущийся звук — не крик, не стон, а глухой треск надежды, которая только что разбилась об его лёд.
Он знает.
Он узнал.
Кто-то передал ему газету. Или он сам наткнулся. Или отец решил ему сообщить.
Так или иначе, теперь я — Альгейда Вестфален. Убийца. Мошенница. Та, что подложила магию в подарок ребёнку.
