Тайна доктора Авроры (СИ) - Александра Федулаева "Сандра Барро"

— Красивое место, — сказал он, и голос эхом разнёсся по пустому лесу. — Думаешь, отсюда можно сбежать?

Я попятилась, но ноги отказывались двигаться. Он приблизился.

— Ты станешь моей. Твоя мачеха дала согласие. Брак, Аврора. Всего лишь сделка. И ты — её цена.

Он протянул руку, и с его пальцев капала густая тьма, словно чернила. Я закричала, но звука не было. Рот открыт — и тишина. Ни звука, ни воздуха. Я не могла дышать.

Вдруг за его спиной вспыхнул свет — тёплый, золотистый. В нём стоял мой отец. Он выглядел осунувшимся, но в глазах был прежний огонь.

— Нет, — сказал он твёрдо. — Я не позволю. Не отдам. Убирайся.

Эштон исчез, словно его сожгло изнутри. Только тень от него осталась на земле, как отпечаток. Я кинулась к отцу, но он отступал. Я бежала, звала его, но он отдалялся всё больше.

— Папа! Пожалуйста! Папа!

Он обернулся в последний момент и прошептал:

— Береги себя, девочка. Не всем можно верить.

И растворился в воздухе, как дым.

В этот момент земля под ногами разверзлась. Я падала в бездну, в пустоту, где были только лица — мёртвые, безмолвные. Они тянули ко мне руки, и среди них я увидела… маму. Мама стояла на краю обрыва, не спускаясь в бездну, с глазами, полными слёз.

— Проснись, Аврора, — сказала она тихо. — Проснись.

Я вскрикнула и подскочила на постели.

В комнате было темно, только слабый свет от окна просачивался сквозь шторы. Я судорожно хватала ртом воздух, стиснув простыню. Всё внутри дрожало, сердце бешено колотилось.

Марс поднял голову и внимательно на меня посмотрел.

— Ну вот, — пробормотал он зевая. — Сказал же — не думай о мрачном. А ты опять включила воображение. Теперь что, утешать?

Я притянула его к себе, как ребёнок игрушку, и уткнулась носом в шерсть. Марс фыркнул, но не стал вырываться.

— Это был просто сон, — прошептала я, пытаясь в это поверить. — Просто ужасный, страшный сон.

Глава 24

Следующие дни после бала оказались куда более утомительными, чем сам бал. Оказалось, что пара часов на паркете с перерывами на лимонад — сущий пустяк по сравнению с бесконечным парадом женихов, прибывающих к нам в особняк с тем же видом, с каким знатные торговцы осматривают породистых жеребцов на ярмарке.

Каждое утро начиналось одинаково. Едва я успевала позавтракать и попрощаться с последней надеждой на спокойствие, как Бетси уже стояла в дверях с серьёзным лицом и отчётливым намерением превратить меня в «достойную будущую супругу». Щипцы для завивки, ароматная пудра, жемчужные заколки и терпеливое «ещё немножко, миледи» — всё это стало частью моего утреннего ритуала. Фелисити, впрочем, переносила происходящее с куда большим энтузиазмом — она даже однажды заявила, что была бы не против выйти замуж сразу за троих, «если бы так можно было».

Первые гости появились уже на следующий день. Молодой виконт с идеальными зубами, которые он неустанно демонстрировал при каждом удобном и неудобном случае, рассказывал о своих лошадях, охотах и, кажется, один раз — о погоде в Локстоне. Мачеха слушала, кивая с одобрением, а леди Агата тактично уточняла, какой именно банк управляет его состоянием. Когда виконт в очередной раз попытался блеснуть остроумием, сравнив Фелисити с лилией в цветении, а меня — с лесной нимфой, я едва не подавилась чаем.

На следующий день явился барон с красным носом и столь же красным лицом. Он явно считал, что лучший способ произвести впечатление на даму — это рассказать, как он однажды «спас фазана от собаки». Правда, чуть позже он оговорился, что пёс был его собственным, а фазан — не совсем живой. Зато у него был внушительный титул, несколько старинных замков и совершенно нелепая трость с ручкой в виде черепа. Леди Агата, посмотрев на неё, пробормотала:

— Череп весьма символичен. Особенно если подумать о перспективах брака с ним.

Фелисити, к слову, наслаждалась вниманием. Она хихикала, румянилась и кокетливо наклоняла голову под каждым взглядом. Я же научилась сохранять неизменную вежливую улыбку, которой пользовалась, как щитом, — чем шире она становилась, тем дальше хотелось сбежать. Марс, кстати, вёл себя гораздо честнее: при виде особенно назойливых гостей он театрально зевал, разворачивался хвостом и покидал комнату, не скрывая презрения.

Мачеха и леди Агата часами обсуждали визиты.

— Его бабка была родом из Шоландии, — задумчиво произносила мачеха, глядя в окно. — Это может объяснить странную форму ушей.

— Зато имение прибрежное, — возражала леди Агата. — И, говорят, там чудесная устрица. Это важнее ушей.

Я молча жевала бисквит, мечтая, стать этой устрицей и зарыться поглубже в ил. Тем временем Генри практически исчез из дома. Он уходил рано и возвращался лишь к ужину, под предлогом важных дел, которые никому не приходило в голову уточнять. Появлялся он только тогда, когда нужно было сопровождать нас на прогулку или кланяться в сторону особо уважаемых гостей. В остальное время — пустота. Я подозревала, что он просто прятался в библиотеке, поглощая романы в тишине и полном одиночестве. Умный человек.

— Что бы ни говорили, — однажды вздохнула леди Агата, снимая очки, — но выбрать жениха — это шахматная партия. Главное — не дать себе поставить мат.

Я кивнула, хотя чувствовала, что нахожусь на той самой клетке, где вот-вот окажусь под шахом. И, судя по взгляду мачехи, она уже примеряла мне фату.

Вечерами я писала в дневник, записывая не имена, а прозвища: «Улыбчивый лорд», «Красный нос», «Череп с тростью», «Фазанолюб»… Список удлинялся, а моё терпение сокращалось.

И только Марс, растянувшись на кровати, лениво произносил:

— Достойных всё меньше. Может, сбежим? Я — на кухню, ты — куда подальше?

Звучало заманчиво.

Когда дни становились невыносимо однообразными — приёмы, разговоры, визиты, реверансы, улыбки — я начинала мечтать о спасении. И оно приходило каждый вечер, тихо, почти незаметно. Когда мачеха запиралась у себя с леди Агатой, обсуждая титулы, состояния и «брачные перспективы», а Фелисити погружалась в чтение очередного сентиментального романа, я переодевалась в простое платье, накидывала тёплый платок и ускользала вниз, на кухню.

Кухня в особняке была особым миром. Тепло от печей, запахи свежего хлеба, лука и трав, тихие голоса, треск дров — всё это создавало ощущение уюта, которого не хватало в парадных залах. Здесь правили не графы и виконты, а повара, горничные и лакеи. Здесь царила моя Элла — полная, румяная, вечно занятая, но с добрыми глазами.

Поначалу, когда я появлялась у двери, разговоры замирали. Слуги поднимались, кланялись, прятали руки, испачканные в муке. Но я махала рукой и просила продолжать, а потом однажды принесла мазь, которую мы приготовили с Эллой по рецепту из блокнота матери. Она предназначалась для старого камердинера с больными коленями. Он сначала посмотрел на меня, как на сумасшедшую, но потом, попробовав средство, прослезился от облегчения.

Через пару дней ко мне подошла молодая кухарка, с опаской держа руки на животе:

— Миледи, простите... У меня сыпь... и дышать трудно… это после рыбы...

Я приготовила отвар из крапивы, мяты и тысячелистника. Через два дня её щёки порозовели, дыхание стало свободным, а на мою тарелку начали чудесным образом попадать самые аппетитные пирожки, булочки и даже кусочки марципана.

Слуги начали относиться ко мне иначе — без страха, с уважением и, что тронуло меня до слёз, с заботой. Теперь, когда я приходила, мне тут же стелили подушку у очага, ставили кружку горячего молока с мёдом, а Бетси — вечно настороженная, но верная, как цербер в переднике с кружевами, — садилась рядом, грозно поглядывая на каждого, кто подходил ближе, чем на два шага.

— Это не балаган, а кухня, — шептала она мне в ухо. — А вы — леди Аврора, их госпожа. Помните об этом, миледи.

При этом сама постоянно подсовывала Марсу всё самое вкусное: кусочки запечённой курицы, сливки, рыбные крошки. Марс ел с достоинством, а потом, довольный, прыгал ко мне на колени и громко мурлыкал.