Тайна доктора Авроры (СИ) - Александра Федулаева "Сандра Барро"

«Дыши. Я здесь. Я рядом».

Голос его звучал у меня в голове, и я вцепилась в него, как в спасение. Через некоторое время пришёл врач — бледный, сгорбленный пожилой человек. Он осмотрел меня, прошептал что-то Бетси, и та метнулась в сторону кухни.

— Элла приготовит отвар, — сказала она Генри, направляясь к двери. — Мелиссовый, с корнем валерианы.

Шум. Паника. Кто-то вслух молился. Кто-то ругался. Слуги по приказу брата перенесли меня в комнату. Элла — моя дорогая, родная Элла, принесла отвар. Тёплый, пахнущий детством и покоем. Я выпила. Сначала обожгло. Потом стало легче. На какой-то миг. Но только телу.

Сердце — продолжало плакать.

«Он не обнял меня. Не прижал к груди. Не приехал».

Марс не отходил от меня. Он отвернулся от миски с курицей, которую так любил. Не мурлыкал, а просто лежал рядом, касаясь лапами моей руки.

Ночью я лежала в своей постели, закутавшись в одеяло. Бетси складывала вещи, не сводя с меня глаз. Она не пыталась меня утешить, просто была рядом. Её присутствие грело, как очаг.

— Мы выедем утром, — сказала она тихо, не оборачиваясь. — В поместье. Вставать очень рано, поспите, я здесь останусь…

Я закрыла глаза. Марс примостился рядом, положив лапы на мою грудь.

«Спи, Аврора, я рядом буду».

Я не спала, просто лежала и слушала, как дом дышит вокруг — уже не мой. Уже не отца.

Без него он казался огромным, холодным и чужим. Дом, где не будет шагов по полу, не будет его голоса, его ладоней, его «моя девочка». И слёзы снова потекли. Я не пыталась их остановить. Я позволила им течь, как дождю, как реке, что смывает всё.

Отец был моим маяком. Моей единственной защитой в этом доме. Он не боялся моей любви к животным, повторяя каждый раз, что человек должен быть милосердным к Божьим созданиям. Он смеялся, когда я носилась с котом и Рози по саду в испачканном платье. Он брал мою ладонь в свою, тёплую, шершавую, сильную. Он гладил мои волосы, когда я плакала. Он никогда не говорил «не сейчас». А теперь его нет.

Тишина окутала комнату как саван. Часы в коридоре отсчитывали секунды, и с каждой из них отец уходил всё дальше. И я, обессиленная, провалилась в беспокойный сон, где в темноте звенели копыта, но никто не открывал дверей.

И никто не возвращался.

Я не могла представить себе утро без него. И всё же оно должно было прийти.

Глава 26

На следующее утро, когда за окнами едва начал рассеиваться туман, дом наполнился суетой. Слуги бесшумно собирали вещи, укладывали дорожные сундуки, укрывали сиденья карет пледами и проверяли сбрую. Всё происходило будто в тумане, как в театральной декорации, где актёры знают свои роли, но никто не верит в происходящее по-настоящему.

Я не помнила, как встала. Как оделась. Как Бетси расчёсывала мои волосы, как Элла подавала кружку с тёплым отваром, заставляя сделать хотя бы глоток. Всё происходило словно не со мной, а с кем-то другим — с той прежней Авророй, которая ещё могла надеяться.

Карета тронулась с места, и старый особняк остался позади. Я не обернулась. Генри ехал верхом рядом с экипажем матери. Его плечи были напряжены, взгляд устремлён вперёд. Леди Агата находилась в отдельной повозке, сопровождаемая лекарем. Мачеха и Фелисити в другой, а я, как и в прошлый раз, с Эллой и Бетси. Марс устроился у меня на коленях, и его тёплое дыхание немного успокаивало. Воздух был наполнен влажной сыростью — пахло землёй, мокрой листвой и травами. Я смотрела в мутное оконце экипажа, но дорога расплывалась сквозь пелену слёз, которые я не вытирала.

Мы провели в дороге весь день. Пару раз останавливались, чтобы сменить лошадей и перекусить в придорожном трактире. За окнами мелькали поля, редкие деревья, перелески. Всё вокруг казалось тусклым, выцветшим. Я смотрела на пейзажи, и они казались такими же пустыми, как и я сама..

И всё же… Я чувствовала, как во мне что-то меняется. Будто границы между прошлым и настоящим стираются. С каждым днём я всё меньше вспоминала свою прежнюю жизнь. Имя, которое я носила «там», казалось странным, чужим. Черты лица — в зеркале уже не вызывали отторжения. Я начинала узнавать себя.

Леди Аврора Рэдклифф… И не только по имени — по сердцу. Воспоминания — редкие, рассыпанные, как бусины по полу, — становились моими. Как будто я не жила «там», в другой жизни, а лишь читала о ней книгу. Или видела сон. Всё, что было, — стиралось. А здесь, в этой жизни, в этом теле, была я. Настоящая.

Я больше не ждала пробуждения. Надеялась ли я вернуться? Нет. Куда возвращаться? Мир, откуда я пришла, угасал во мне, как лампа, в которой заканчивалось масло. А этот, пусть жестокий, холодный, тревожный, стал моим домом.

Единственное, что теперь имело значение, — это память. О нём. О человеке, который называл меня своей дочерью.

Когда мы приехали в поместье, уже стемнело. Огромные окна старинного особняка мягко светились сотнями свечей. Камердинер ждал нас с фонарём. Все молчали, даже Фелисити. Семейство Рэдклифф переступило порог родового дома, и реальность обрушилась на нас.

Мы вошли в холл, где всегда собирались по вечерам. Там витал запах кожи, духов и чая. Теперь здесь стоял гроб: тёмный, полированный, с чёрной лентой и гербом Рэдклиффов на крышке.

Я подошла первой. Остальные застыли, словно не смели нарушить момент.

Отец лежал, будто спал. На его лице не было мук, только покой, почти благость. Я смотрела на него и не верила, что это действительно конец. Хотелось наклониться, коснуться ладони, позвать: «Папа», — и услышать его привычное: «Моя девочка». Но он молчал. И вот тогда я по-настоящему поняла: он ушёл.

Генри стоял в углу, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Леди Агата тихо всхлипывала, держась за кресло. Фелисити дрожала, спрятав лицо в носовой платок. Мэриэн задумчиво смотрела вдаль, на лице её читалось не горе, а, как мне показалось, раздражение — будто смерть мужа нарушила её важные планы.

Я стояла рядом с гробом, уже не плача. Лишь смотрела и медленно прощалась.

Позже, когда мы разошлись по комнатам, я сидела у окна, закутавшись в плед. Внизу в саду, шумел ветер. Фонари качались, разбрасывая тусклый свет. Где-то далеко лаяли собаки. Марс спал на кровати, свернувшись в клубок. Бетси дремала в кресле, откинув голову назад. Дом дышал. Жил. Но без него.

***

На следующее утро пошёл дождь. Мелкий, холодный, словно сама природа оплакивала смерть лорда Рэдклиффа. С самого рассвета во дворе начали собираться экипажи. Слуги встречали гостей с зонтами, провожали в дом, принимали мокрые накидки и трости. Люди ступали осторожно, будто боялись потревожить тишину, царившую в этих стенах. Всё вокруг было пронизано скорбью: воздух, лица, даже старые деревья в саду склонили ветви к земле.

Семейный склеп, выстроенный ещё при прадеде отца, располагался в розарии — за маленькой рощицей, на пригорке. Он и впрямь был розовым — из редкого камня, который сверкал на солнце, но сегодня его стены казались серыми. У входа собрались соседи, друзья семьи, почтенные джентльмены в чёрных плащах и дамы с вуалями. Кто-то держал чёрные зонты, кто-то дрожал от холода. На лицах читалась усталость, почтение и то странное облегчение, что приходит к живым, когда они осознают, что смерть миновала их — пока.

Мы шли медленно. Я рядом с леди Агатой, Фелисити и мачехой. Генри держал зонт над матерью, взгляд его был потухшим. Никто не говорил — только шорох дождя по зонтам и мокрой листве, да редкий кашель кого-то из гостей нарушали молчание.

Толпа собралась у родовой усыпальницы на склоне холма — каменной часовни, обвитой плющом, с древними ангелами на фронтоне. Священник читал молитвы. Я стояла рядом с гробом и не слышала ни слова. Всё внутри было оглушено горем. Когда подошёл момент прощания, все по очереди подходили и кланялись. Кто-то шептал слова, кто-то просто склонял голову.

Краем глаза я заметила, как подошёл лорд Гарольд Эштон. Его тёмное пальто сидело безупречно, а серый шарф — аккуратно повязан. Он приблизился к Мэриэн, сдержанно склонил голову и произнёс соболезнования. Затем его взгляд скользнул ко мне.