— Ах, вам тоже нравится эта гирлянда на камине, — с грустью заметил дворецкий. — Это все, что осталось от госпожи Альгейды. Я тоже иногда прихожу смотреть на нее и вспоминать хорошие времена. Она делала ее своими руками. Это так мило. Она много чего делала своими руками.
В этот момент я вспомнил про браслет.
Мои пальцы коснулись плетения, которое я так и не снял с руки.
И сейчас мне казалось, что эти ниточки — единственное, что нас связывает.
— А как чувствует себя мальчик? — спросил я, разглядывая гирлянду.
— Ах, все уже в полном порядке. Повязки сняли, следов почти не осталось. Только заикается, — произнес дворецкий.
Значит, это могла быть случайность. Магия непредсказуема и опасна. Уж кому-кому, а мне ли об этом не знать.
— Не знаете, в каком магазине были куплены игрушки? — спросил я.
— Конечно знаю! Я же дворецкий! Я сам посоветовал ей магазин с хорошими игрушками на Сент-Клер, — вздохнул дворецкий. — И хоть они прислали письма о том, что все их игрушки безопасны, я же обратился в королевскую службу, чтобы они проверили еще раз! Я не молчу! Я пишу письма всем, кому только можно! Чтобы вернуть честное имя моей хозяйке!
— Сент-Клер, — повторил я, глядя на окна. — Мальчик дома?
— О нет! Господин взял его с собой… — ответил дворецкий.
Я что-то буркнул на прощание и вышел.
Снег падал, тая на моих щеках.
“Ты хоть понимаешь, что в карете ребенок и родственница!”, — произнес я.
“Плевать!”, — услышал я голос дракона. Он все еще был в ярости. Он готов был лететь и искать эту карету.
Я загреб рукой снег, прикладывая его к лицу, пытаясь остудить внутренний жар.
Тело рвалось в небо. Но я держался из последних сил.
Вернувшись домой, я увидел зевающего дворецкого.
— Когда приедет карета отца, — процедил я. — Вы скажете, что сейчас сообщите Дите. Возвращаетесь и говорите, что Дита велела передать, что никуда не поедет! Это понятно?
— Ваш отец хочет приехать? — удивился мистер Герберн.
— Надеюсь, что нет. Надеюсь, он только пришлет карету, — мрачно бросил я, глядя в окно.
Я дошел до кабинета и упал в кресло, убирая с лица мокрые волосы.
— Вот кто-нибудь мне скажет, что я делаю? — произнес я, глядя в камин.
“Она уедет!”, — рычало что-то внутри меня.
Глава 54.
Крик разорвал утро, как кинжал тонкую ткань сна.
— Госпожа Дита! Госпожа Дита!
Я вздрогнула, резко открыв глаза. Сердце билось так, будто пыталось вырваться из груди и упасть на пол — прямо в лужу собственного страха. Я даже схватилась за него, боясь, что оно вылетит от страха и неожиданности.
— Госпожа Дита!
Не гроза. Не кошмар. Просто имя.
Но оно звучало чуждо. Как будто звали не меня, а ту, кем я притворялась, чтобы выжить.
Ноги сами понесли меня к окну. Я откинула штору — и замерла.
На улице стояла карета. Чёрная, с позолоченными узорами, с гербом, что я уже знала наизусть: дракон, обвивший три луны.
Сердце сжалось.
Это герб Энгоранта Моравиа. Его знак.
Я отшатнулась, будто от удара.
Голубой утренний свет, снег, тишина… И вдруг — вспышка в зеркале. Я вздрогнула.
Зеркало дрожало, будто за стеклом ждал кто-то живой.
Я подошла. Осторожно, как к спящему зверю.
Коснулась кончиками пальцев — и стекло расплавилось в туман.
— Доброе утро, — раздался голос. Глубокий. Холодный. Но не жестокий.
Энгорант Моравиа. — Надеюсь, карета уже приехала.
— Доброе, — прошептала я, не глядя на зеркало. Глаза упрямо цеплялись за окно, за кучера, за чёрные лошадиные морды, дымящие пар в морозном воздухе.
Рядом с герцогом стояла женщина. Молодая. В платье цвета утреннего тумана. Волосы тёмные, а глаза тёплые. Она кивнула мне с лёгкой улыбкой. В руках — изящная трость с драконьей головой на рукояти.
— Мы с моей женой посовещались, — продолжил Энгорант, — и решили, что вам будет безопасней у нас дома. Поэтому я прислал за вами карету.
Слово «безопасней» ударило в грудь, как удар в пустоту.
Я не заслужила укрытия. Я не заслужила веры.
А они… Они готовы дать её.
— Вы хотите, чтобы я была вашей экономкой? — спросила я, цепляясь за привычное.
— Хоть экономкой, хоть компаньонкой, хоть просто гостьей. Без разницы, — ответил генерал, и в его голосе не было ни следа насмешки. Только решимость. — Мы хотим помочь вам. Вы будете в полной безопасности. Мы уже вызвали доктора, который ждёт, чтобы залечить вашу рану.
— С… — начала я, но не смогла.
Голос предательски дрогнул. В горле встал ком — не из боли. Из чего-то другого. Того, что я давно похоронила под слоями стыда и упрямства.
— Спасибо, — выдохнула я, и слёзы — горячие, непрошенные — покатились по щекам.
Я не плакала от слабости.
Я плакала потому, что мне поверили.
Впервые. За всё это время.
Связь погасла. Отражение исчезло.
Осталась только я — в комнате, где даже стены начали чувствовать, что я ухожу.
Я отошла от зеркала на несколько шагов, сжимая гвоздь в кармане, словно умоляя его дать мне еще немного сил.
А потом посмотрела на кровать.
Там, на подушке, сидела розовая лошадка. Она мигнула магическими глазами и тоненько запела:
«Ты будешь счастлива, я обещаю…»
— Может, ты и права, — прошептала я, улыбнувшись сквозь слёзы. — Может, так будет лучше.
— Госпожа Дита! — снова крикнул кучер под окном, напоминая, что меня где-то ждут.
Я смотрела то на лошадку, то на окно.
Сердце разрывалось.
Одна часть — глупая, наивная, всё ещё влюблённая — шептала: «Останься. Он придёт. Он поймёт».
Вторая — израненная, уставшая, истощённая — просила лишь одного: «Хватит. Хватит боли. Хватит тех, кто не слушает. Уходи, пока можешь».
Я стиснула зубы. Шмыгнула носом.
Вспомнила его руки на моём теле. Его голос: «Прекрати этот театр, Альгейда Вестфален».
Жестокие слова.
Если бы он знал… Если бы он хотя бы попытался представить, каково это — стоять возле камина…
Театр, видите ли!
— А! — поморщилась я, тяжело дыша. Мне было стыдно. Ужасно стыдно за то, что он сказал ночью.
Нет, главное — сказал он, а стыдно почему-то мне.
Театр.
Как будто боль можно сыграть. Как будто унижение — это роль.
А ведь он мог… просто прийти.
Постучать.
Спросить: «Что случилось? Расскажи…»
И я бы… Я бы рассказала. Всё. От первого подарка до последнего вздоха у камина.
Но он не пришёл.
Не разбудил.
Не спросил.
Просто обвинил в притворстве, разозлился и ушел.
Разве это правильно? Разве так поступают с теми, кто хоть капельку дорог?
Губы дрожали. Щёки мокрые.
Я сглотнула горькую правду:
Я попала под его чары, как все. И для него я — всего лишь одна из людей. Только они дикие, а я домашняя. Удобная, практичная. В личной жизни перерыв? О, а где наша экономка?
— Иду, — крикнула я в окно.
Голос прозвучал твёрдо. Даже слишком.
Вернулась к кровати. Подняла лошадку, осторожно положила в карман к гвоздю.
Остальные вещи — платье, браслет с инициалами, медальон в ящике — завернула в покрывало. Нет чемодана — пусть будет по-простому. Как ёжик с узелком на палочке.
Всё укладывалось легко.
Как будто душа уже ушла, а тело лишь выполняет последний приказ.
Глава 55
Я медленно спускалась по лестнице, как будто шла не по ступеням, а по краю собственного разума. Я знала, почему медлю. Что-то внутри меня кричало: «Беги! Быстрее беги отсюда!», но было и другое. То, что просило замедлить шаг. Надежда, что он придет хотя бы попрощаться.
Глупая! Глупая!
Каждый шаг — гвоздь в гроб моей надежды.
Каждый вдох — пепел.
А сердце… сердце уже не билось. Оно просто тянуло за собой тяжесть, будто в груди вместо него — камень.
