Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана

Леона отчаянно боролась. Затянул ее темный лес с безжизненными серыми небесами. Затянул и не желал отпускать. Она блуждала по темной чаще, но вновь и вновь выходила на знакомую страшную поляну, залитую черными пятнами крови.

Вот явился первый мертвяк. Тот самый, ее рукою убитый.

Вдруг справа от нее возникла она же, но сидящая с перепачканными кровью руками подле умирающего мужчины. Эта, вторая Леона, бесконечно шептала: «я убила его… я убила его… я убила его…». И ее страшный шепот разлетался многоголосым эхом по безжизненному лесу.

Леона в ужасе смотрела на саму себя, и вновь ощущала раздирающую нутро боль отчаянья.

Вдруг та, сидевшая на земле, повернулась к ней, глянула на нее черными глазами и жестко крикнула:

— Ты убила его!

Леона в ужасе отшатнулась и вдруг вспомнила письмо да слова наставницы: «…ни в жизь не поверю…». Ружена была уверена в правде своей воспитанницы. Уверена, что Леона лишь по нужде могла поднять свой клинок… В голове будто чуть прояснилось…

— Я… Защищалась… — неуверенно прошептала она… себе?..

Та, другая она, поднялась.

— Нет, ты хотела этого!

Леона испуганно покачала головой — нет…

— Ты смаковала его смерть! — наступал на нее ее же двойник. — Ты…

И Леону вдруг как ударило. Нет! Она никогда не жаждала чужих страданий! И проклятым тварям не удастся убедить ее в ином! Не угрызения совести теперь завладели ее душой — опаляющий гнев разгорелся внутри.

— Я защищалась! — прокричала она отчаянно. — Но я пыталась его спасти!

В яви же продолжался бой. В это мгновенье черная тварь вдруг вновь завизжала, отвлеклась от Воимира, повернув голову в сторону девушки, и кинулась к ней.

Засверкал щит, отбрасывая назад визжащую кляксу, но та и не думала останавливаться. Она кидалась на преграду, шипела от боли и снова кидалась.

Верхуслава запела скорее.

Там, в черных снах, Леона вдруг увидела в своих руках клинок… Не стилет, которым она убила разбойника… Мамин кинжал. А на груди, даже сквозь сон она ощутила, как нагрелся ее кулон.

Сон…

Ее словно окатило из ведра с ледяной водой. Она спит… Это всего лишь сон!

Ее двойник исказился, поплыл, превращаясь в такого же мертвяка, что уже выходили из окружающего леса, и кинулся на девушку. Гниющие лапы уже приблизились к ее лицу, когда полыхнуло теплым светом, и он отлетел, зашипев, покрываясь черными пятнами, как от ожога. А вокруг Леоны засиял кокон из золотистых лент, и она вдруг услышала тихую, отдаленную песнь Верхуславы.

— Я защищалась… — прошептала Леона, поднимая взгляд на мертвяков.

Поднялся с земли, истекая кровью тот, кого она убила, посмотрел на нее пристально.

— Ты убила меня, — обвиняющее процедил он.

Но в Леоне уже крепло осознание, и она вспоминала отчего-то забытые подробности той страшной ночи.

— Ты едва не задушил меня, — неверяще прошептала она мертвяку. И уже уверенно, твердо добавила: — я защищалась!

— Ты убила меня… — продолжал шипеть мертвяк, приближаясь к ней. — Мои дети остались сиротами…

Леона дрогнула на мгновенье.

— Ты сделал их сиротами, — холодно ответила она. — И сделал для них благо.

— Ты убила его… — шептали в разнобой мертвецы, выходя из леса и подходя к ней все ближе.

— И сделала бы это снова! — уверенно заявила девушка, поднимая сияющий мамин кинжал

А в комнате, в яви, тварь, все бросалась на щит, пытаясь найти прореху. Воимир тяжело дышал, по вискам катились крупные капли пота.

На пороге наконец возник Гостомысл. Темной грозой прошел он в комнату, поднял свой посох и громогласно произнес:

— Ирросвет вагар дур!

Засиял посох, пролил вокруг серебристый свет, освещая спальню. Тварь заверещала, отлетела от меркнущего щита. Заметалась по комнате, стараясь укрыться от вездесущего света в оставшихся тенях.

— Ан шерриен ис нави! — продолжал Гостомысл. — Умален эдиб он! Гарн эти Мара!

Человек непосвящённый и не понял бы, что за суматоха творится вокруг: не заметил бы он ни черной твари, ни серебристого света, ни золотых лент, что своей песней ткала домовушка. Не увидел бы он и того, как после звенящих слов старца заискрился лунный свет, что лился в распахнутое окно.

Но те, кто находились в комнате, таковыми не были. Они ясно видели, как пролегла по лунному свету дорожка, опустилась на пол и явила прекрасную черноволосую деву. Она бесстрастно посмотрела на призвавшего ее старца, склонившегося в почтительном поклоне, медленно обвела взглядом комнату и заметила замершую тварь. Пролегла на холодном лице грозная тень, сдвинулись темные брови.

Дева плавно подняла правую руку, и взлетел с лунной дороги крохотной черный камушек, опустился в белую ладонь. Взмахнула другой — и щемящаяся в угол тварь развеялась, впиталась в камень угольной дымкой.

Дева опустила руку, и соскользнул с узкой ладони камушек, упал беззвучно, лег среди множества таких же безликих придорожных камней.

— Хран догур Мара, — прозвучал хрипловатый голос Гостомысла.

Дева повернула голову, пристально посмотрела на старца.

— Благо эти яви, арун, — поблагодарил он, почтительно склонившись.

Дева не ответила. Она глядела бесстрастно, недвижимо. И не было на ее лице ничего, кроме спокойствия. Она развернулась, покидая собравшихся — здесь ей боле не место.

— Извечная! — отчаянно взмолился вдруг Воимир и, не задумываясь, шагнул ей навстречу. — Молю, забери меня!

Дева перевела взгляд на бегущего от жизни мужчину. Безмолвный укор отразился на ее лице.

Воимир кинулся вперед, силясь успеть ступить на дорогу мертвых. Но дева уже отвернулась, развеялась вытканная лунным светом дорожка, и мужчина обреченно остался стоять в пяди от того места, где мгновение назад серебрилась навья тропа.

— Воимир, — тяжко пророкотал Гостомысл.

Но мужчина не откликнулся, молча горюя о своей неспешности: ему не хватило всего одного удара сердца, чтобы ступить на тропу…

Леона очнулась с трудом, вяло подняла тяжелые веки. Увидела Верхуславу. Губы девушки задрожали. Она испуганно попыталась сесть, но тело затряслось от натуги, и она обессиленно рухнула.

— Тшш… — протянула домовушка, гладя ее по голове.

Девушка заметила Гостомысла, собралась и с трудом, но все-таки села. Увидела Воимира, и сердце вдруг замерло, пропустило удар. Мужчина обернулся к ней, посмотрел на нее тяжелым взглядом. И ей сделалось так обидно, так стыдно за свою беспомощность и глупость, так неловко, что наставник вернулся именно теперь и видит ее такой… слабой…

— Я… — неуверенно начала она, но дыхание перехватило. Сердце нещадно забилось изнутри, будто запертая в клетке пичуга.

— Все позади, дитя, — проговорил Гостомысл, подходя к постели.

Старец присел в изножье, пригляделся к бледной девушке, покивал хмуро собственным мыслям.

— Не углядели мы… — только и сказал он, бросив взгляд на мрачного Воимира.

Тот не ответил. Посмотрел безрадостно на навязанную ему воспитанницу да отвернулся, сжимая кулаки. Тяжко ему было сейчас на душе, горестно. Да все шибче пробирала злость. Злился, да сам не мог разобрать на кого: на девку ли, за то, что вот уж оборот, как повисла на нем тяжким грузом, да за дурость ее, или на себя, за то, что не учуял беды.

Леона постыдно посмотрела на свои руки, не смея поднять глаз на хмурого наставника. Все пуще сдавливало горло, все ближе подходили предательские слезы, но Леона держала в себе постыдную сырость — не даст она слезам ходу при Воимире, не окажет ему такой радости, чтоб он потом ее девкой сопливой еще звать стал.

Гостомысл встал с постели. Леона подняла на него взгляд, избегая смотреть на Воимира.

— Поздний уж теперь час для беседы, — произнес старец пристально посмотрев на девушку из-под бровей. — Утро вечера мудренее.

Леона кивнула.

В коридоре послышался чей-то скорый бег, и в комнату ворвалась Витана с травками, увидела очнувшуюся подругу.

— Леонка! Живая! — вскрикнула она, подбегая к девушке, всхлипывая, обнимая дурную за плечи. — Девка ты, глупая!