Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана

Гостомысл усмехнулся по-старчески.

— Верные друзья — вот он истинный дар Богов, — произнес он, глядя, как обнимаются девушки, как прячет Леона лицо в черных волосах, прижавшейся к ней Витаны. Старец напоследок посмотрел на Верхуславу, и та без слов поняла его наказ. А затем развернулся, и, постукивая посохом по дощатому полу, покинул спальню.

Воимир, не взглянув боле на воспитанницу, вышел следом.

— Витана, — позвала домовушка. — Сходи-ка, дорогая, принеси светец, зажжем травушки.

Девушка кивнула, утирая слезы. Поднялась, побежала скорее в горницу.

Леона наконец посмотрела на домовушку. И, чувствуя, как катятся по лицу крупные слезы, сквозь вставший в горле комок, призналась:

— Я собиралась сходить к Гостомыслу. Честно собиралась… — стыдливо оправдывалась она. И судорожно добавила, раскаиваясь: — Но разморило днем…

На голову опустилась крохотная ладошка Верхуславы.

— Ну, тшш… — протянула домовушка, гладя Леону по голове. — Эх, и куда только Воимир смотрел все это время. Чтож не углядел за тобой… — проворчала маленькая женщина. Вздохнула и призналась сама себе: — да все мы беса проглядели, чего уж тут…

Леона вспомнила мрачный, колючий взгляд наставника, полный злого негодования, и навалились разом все чувства, что весь оборот копились на душе тяжелым камнем. Девушка перевела дыхание, посмотрела в окно и внезапно беззвучно зарыдала.

— Он меня ненави-идит, — горестно протянула девушка, прижимая к лицу ладони, и не умея остановить льющегося потока слез.

— Ну, поплачь дитя, поплачь… — вздохнула Верхуслава, бросая тяжелый взгляд на глядящую в окно ночь.

Полу стон – полу всхлип раздался из-под прижатых к лицу ладоней, и девушка зарыдала с новой силой.

На улице, отошедший от женской избы Воимир, удивленно замер, поднял голову к окнам девичьих спален.

Что-то похожее на стыд укололо терзающуюся душу прежде завсегда холодного мужчину. И он не сдержался, рыкнул зло и помчался со всех ног к лесу. Коли бы сразу за вверенную ему девку взялся, как подобает, так не пропустил бы присосавшуюся к ней нежить! И ведь давно увидеть мог, давно! А не увидеть, так и догадаться не мудрено было! Коли б хоть на мгновение бы задумался, да не вел б себя, как осел! Видел ведь, что хворая ходит! Одно только слово от него и есть: наставник! Спросил ли он хоть раз ее о той ночи, когда снял с нее выродка?

От злости сводило челюсти. Скрежетали зубы, будто готовясь вгрызться в чью-то плоть — да не укусить самого себя. Кожа нестерпимо зудело. А мужчина все бежал, до боли отбивая пятки, пока не скрылся в полутьме ночной чащи. А несколькими мгновениями позже по засыпающему лесу промчался, врезаясь мощными лапами в землю, огромный черный волк. И грозный рык вырывался из его клокочущего нутра.

Леона стихла, выбившись из сил, и безмолвно смотрела в окно на опустившуюся ночь. И не чувствовала больше ни вины, ни страха. Ушла черная погань.

Вернулась Витана. Зажгла вставленные в светец травы и стала обходить комнату, окуривая стены сизым дымом.

— Там Словцен все сюда рвется, места себе не находит, — тихо произнесла она. — Ему Гостомысл запретил подниматься.

— И правильно, неча ему в девичьих спальнях делать. Я наказа не снимала, — шепотом сказала Верхуслава. — Завтра увидятся.

Витана обернулась: Леона сползла на подушку и крепко спала. И не было у нее сна слаще, чем этой ночью.

Глава 7

Глава 7

— Встала? — взволновано спросил Словцен, едва поднявшись в горницу.

За окном давно рассвело. Парни уже закончили утреннюю разминку и обливались из выставленных на улице бочек. Девки крутились возле печи — в бабьем куте полным ходом шла работа.

— Нет, спит еще, — ответила ему Витана, с натугой взбивая свеженькое маслице.

Парень вздохнул, прошел к столу.

— Давай помогу, — сказал он, забирая у девушки пахталку[1].

Витана противиться не стала — работы было не мало, без дела не останется. Пока парень споро всколачивал студеные сливки, она положила на стол широкую доску, присыпала ее мукой, сняла с печи горшок с настоявшимся тестом и стала валять колобки — не мало хлеба испечь надо, чтобы всю общину да не один день кормить. А сколько еще ковриг с собой заберут — ярмарочные седмицы начались как никак. Поедут сегодня с Даром первые счастливцы торг держать: продавать, что за зиму в общине намастерили, да глядеть на веселые представления.

— Не тревожься шибко, — подбодрила Витана сдвинувшего брови Словцена. — Позади теперь ее хворь, просто отдыхает девка.

— Знаю, — буркнул парень. — Гостомысл упредил вчера. Да только самому увидеть надо.

Он резко шумно выдохнул, утер лоб закатанным рукавом, и отставил кадушку со взбитым маслом.

— Девки, чей черед масло мыть? — крикнула Витана.

— Я возьмусь, — подала голос Зоря.

И выплыла из кута с широкой миской в руках, глянула ласковой кошкой на Словцена. Парень помог ей: поднял кадушку, подержал, пока девица снимала с била куски желтого масла.

— Подлей водицы студеной, будь другом, — мягко попросила его Зоря.

И пока Словцен осторожно поливал маслице из крынки с колодезной водой, она все поглядывала на него из-под пушистых ресниц, улыбалась кротко.

***

Леона проснулась еще с рассветом.

Рядом, на небольшом столике, ее ждал кувшин с уже знакомым целебным отваром и накрытая рушником миска с парой ломтей хлеба и сыра.

С улицы доносился суровый голос Воимира да радостные возгласы парней, увидавшие воротившегося учителя. Из соседних спален выходил девицы, переговаривались, спускались вниз. Начиналась в горнице утренняя возня.

А Леона лежала в постели и с улыбкой наблюдала за тем, как разливается по небесам краска, как потихоньку все выше поднимается сияющий солнечный круг. Хорошо было на душе, светло. Словно ушла с души вся тяжесть, что давно копилась.

И пусть она еще ощущала слабость в теле, но внутри все клокотало от бурлящих там сил и желания выйти наружу и прогуляться, наслаждаясь первыми лучиками солнца. А ежели будет в достатке сил, дак и вовсе оседлать Флокса да пуститься вскачь, ощутить как играет в волосах вольный ветер.

И лишь ожидание неизбежного разговора с Гостомыслом омрачало ее душевной подъем. Совестно ей было за свое молчание.

Воимира же она и вовсе страшилась…

***

Зоря слила в ведро мутную водицу из-под масла, и Словцен снова наполнил миску с маслом чистой водой. Он старался не смотреть на девушку — зачем лишний раз бередить девичье сердце?

Он тревожно глянул на лестницу — не счесть сколько раз он уже поднимал к ней глаза, но она по-прежнему оставалась пуста.

Наконец, на верхних ступеньках показалась Леона. Словцен в очередной раз посмотрел на лестницу и, едва заметно переведя дыхание, опустил полупустую крынку на стол. Зоря проследила за его взглядом и поджала губы, отвернулась, усерднее взявшись отжимать масло.

— Доброе утро! — прозвучал дружелюбный девичий голос.

Леона спустилась, махнула выглянувшим из-за печи девицам, подошла к ребятам.

— Ну как ты? — спросил Словцен, жадно глядя на девушку. И видно было: парень едва сдерживался, чтобы не сжать непутевую в объятиях.

— Кажется, отродясь так сладко не спалось, — призналась Леона.

— Да ты почитай каждый день сладко спишь, — проворчала Зоря. — От чего только ходишь немощной, будто не бока отлеживаешь до высокого солнца, а работу тяжкую делаешь?

Не знали члены общины ни о причинах ее хвори, ни о случившейся беде. Гостомысл велел молчать — незачем попусту народ страшить.

Витана же, пусть вчера и утирала горькие слезы, сегодня снова была сдержанной да строгой.

— От того, что ума не достало, — хмуро ответила она Зоре, сурово посмотрев на Леону. Переживала она за девку, да на себя все злилась, что раньше до Гостомысла не дошла, слушала дурную.

Леона не приняла на обиду ее слова, напротив — она подошла и крепко обняла обомлевшую от того девушку. Витана замерла с перепачканными мукой руками.