Оборона дурацкого замка. Том 8 (СИ) - Ютин Макар

Акургаля Саргон вырубил парой ударов точно в челюсть, когда Камей неожиданно схватил его сзади.

Маленькую потасовку никто не заметил, лишь осуждающе качались зеленые ветви тихого леса да смеялись с верхушки вездесущие вороны.

— Слишком опасная ситуация, чтобы и дальше быть в неведении, — объяснил он Камею свои действия, — ты слышал выводы. Теням открыли дорогу.

Тот лишь вздохнул и с мучительным смирением уставился в серое, неприятное небо.

Камей не одобрял разбирательства внутри отряда в такой опасной ситуации, но вынужденно согласился.

— Пока тебя не было, Уру тоже пропадал непонятно где. Стоило за ним проследить, но…

«Но это было не твое дело и ты самоустранился».

Каждый из них легко мог продолжить фразу.

Теперь избегание ответственности их отрядного берсерка обернулось проблемами, которым позволили вырасти и заколоситься. Чувство вины за собственное малодушие подавило робкие ростки неприятия и сочувствия товарищам.

Наверное, уже бывшим.

— Мы все делаем ошибки, — Саргон похлопал хмурого гиганта по его руке, — важно то, как их исправить. Если не сделать это сейчас, не вытащить наружу все их грязные тайны, то в один день они погубят нас.

— Как погубило меня, — угрюмо пробасил Камей, — такие тайны… в нашей ватаге тоже копились обиды, а я наказывал всех без разбора, не хотел вникать. Пока на нас не навели стражу. Действуй, Саргон. Прости, что свалил на тебя эту мерзость.

— Нам нужно узнать, почему Акургаль отпустил Цзяо, где тот ублюдок сейчас, как все это связано с Уру… а также, на что вообще рассчитывал наш десятник? Что мы не спросим? Что отвечать не придется?

Саргон почувствовал, как его мысли снова заволакивает пелена гнева. Теперь не наведенная. Целиком и полностью его собственная.

Он едва удержался, чтобы парой выверенных ударов не искалечить двух беспомощных, бессознательных людей.

— С Уру даже сложнее. Он не обязательно предатель, но их с Акургалем… и с Цзяо тоже что-то связывает. А странности начались далеко не вчера. Возможно…

— Из-за него наш отец-командир пошел в разнос, — закончил Камей.

Теперь и он заметил закономерность — угрюмая физиономия еще сильнее почернела от гнева и подозрений.

— Тут такое, Саргон… этот глупый практик только что понял: у него нет веревки, — смущенно сообщил он.

«Да, промашка»

— Ничего страшного, — мягко улыбнулся юный культиватор.

От такого жеста товарищ едва подавил в себе рефлекс отпрыгнуть в сторону.

— Если они слишком сильно будут буянить, то всегда можно сломать что-нибудь ненужное.

Брови Камея против воли поползли вверх.

«Сломать что-нибудь ненужное» в таком месте в такое время значит обречь на смерть, не иначе. Долго беспомощного приятеля на себе не потаскаешь, даже если найдется кому. Первый же бой — и беззащитное тело огребает от любой случайной атаки.

Старый Саргон никогда бы так не поступил.

Больше из телесной, цивилизованной мягкости, чем душевного превосходства.

«Все они, аристократы, одинаковые: как приговорить сотни тех, кого они в глаза не видели, так никаких препятствий, а как умертвить знакомого человека, что мозолит глаза, то самим марать руки не хочется. Вечно выдумывают гадости: то на мороз выгонят без единой меры риса, то руки сломают в Пустоши, то к диким зверям бросят».

Камей хмыкнул, покачал головой, отогнал застарелую неприязнь.

Даже если Саргон действительно из благородных, то ТАКИМ благородным он готов был подчиняться во всем. Ни один человек за все время не заслуживал в его глазах столько доверия, как их отрядный гений.

— А пока… о, вон там, как раз, земля помягче. Бери меч Акургаля, я возьму ту деревяху и мы их потихоньку вкопаем, как столбик для ослов.

Бывший бандит смешно выпучил глаза, а после залился глумливым, перхающим, слегка визгливым смехом. Абсолютно неуместным в этой юдоли напряженной тишины и необъявленного траура.

Земля оказалась тверже, чем рассчитывали, поэтому следующий кэ выдался довольно напряженным, даже с учетом сил культиватора.

Пришлось оставить идею вкапывать придурков по самую шею: удовлетворились серединой груди, но зарыли «столбики» сразу с прижатыми к телу руками, чтобы заговорщики могли шевелить разве что плечами да головой на них.

Они пару раз приходили в себя, но Саргон дозировано вырубал мужчин качественным, усиленным Ци подзатыльником. Чтоб не мешали.

Наконец, они оба пришли в себя.

— Итак, что вы можете сказать в свое оправдание?

Саргон лукавил. Он не хотел слышать ничьих оправданий. Он хотел удавить мерзавцев, забыть про их существование. И если Уру не вызывал в нем особых эмоций, чиновник всегда держался слегка наособицу, то вот Акургаль…

Саргон помнил то щемящее чувство благодарности, когда десятник не стал отмахиваться от впервые увиденного мальчишки. Когда согласился с ним и погнал народ на тренировку, когда доверил наладить общение с фармацевтом, пусть совершенно не верил в результат.

Когда прислушивался к его советам вопреки собственной гордости, вопреки патриархальной синской традиции с почтением к старшим, вопреки даже здравому смыслу, ведь как сопляк может разбираться в чем-то лучше опытного воина?

Но он решил довериться Саргону. Не до конца, не сразу, однако именно действия Акургаля сохранили Первый Отряд в его сегодняшнем виде.

А теперь десятник словно предал собственное наследие, наплевал на их общую кровь, что щедро лилась на выветренные камни Облачного Форта.

Как будто все жертвы: его, людей под его началом, оказались напрасными, ненужными.

Как будто такие беспринципные подонки, как Цзяо, все же победили, вырвали право эксплуатации человека человеком.

Он наплевал на память тех людей, что честно выполняли свой долг, а потом замерзали насмерть, голодные, брошенные и проклятые молчаливым, запуганным согласием безликой толпы.

Своих же собственных друзей. Тех, кто умер из-за мелких интриг и жажды власти одного лагерного подонка.

Саргон старался не смотреть на десятника. На его насупленное, натужно-бесстрастное лицо, всклокоченную бороду, красную лысину с капельками от тающих снежинок.

Какое облегчение, что первым прервал молчание именно Уру.

— Оправдание⁈ — нейтрально-участливое выражение лица, с самого первого дня точно приклеенное к лицу чиновника, сошло с него дорожками злого пота.

— Оправдание будешь искать ты, черноногий выродок, когда мои братья станут выдавливать тебе глаза, рвать тело клещами, хлестать батогом, как последнего ишака!

Первый испуг прошел, теперь Уру сверкал глазами в показной насмешливости, за которой скрывалась злоба, пренебрежение,

дрожь осознания, что неразумно игнорировалась шокированным рассудком.

Юный практик молча повернул голову вправо.

Акургаль все еще молчал.

Не испуганно, не потеряно, не озлобленно.

С выражением принятия судьбы, меланхоличной отстраненностью. В такой позе он всегда стоял на скользком от росы камне замковой стены, перед тем как очередная орда пробовала старый Форт на прочность.

Саргон решил начать с чиновника.

Может, десятник еще одумается, начнет сотрудничать, когда подельник сдаст его секреты.

Глупая, неоформленная даже в мыслях надежда все еще теплилась в его надломленном ненавистью рассудке.

— О, то есть у тебя есть братья. Многодетная семья, да? Нелегко пришлось папашке, — дурашливо-сочувственный кивок головой.

Камей зашелся в кашляющем смехе. Уру оскалился, открыл рот

Саргон не стал пытаться давить, угрожать, пугать аурой Ци. Скорее, мягко провоцировал бывшего чиновника раскрывать свою душу, дать понять, как много у него связей, сильных людей, что примчатся на выручку, в какой опасной организации состоит.

С каждым словом в нем крепла необоснованная надежда подавить, запугать умного, чересчур талантливого для своего возраста, но пока еще наивного, прямодушного пацана. А затем, кто знает, даже привлечь к своим делам во славу Ордена и к выгоде самого же Саргона…