Оборона дурацкого замка. Том 8 (СИ) - Ютин Макар

Поэтому группа серьезно воодушевилась, стоило только преодолеть Зимнюю залу. Казалось, их кошмар скоро законится.

Они вошли в следующий зал Весны с расправленными плечами. Радостные, уверенные в себе, своих силах, своем будущем. Мрачные, негостеприимные залы отошли на второй план, жизненные передряги стали восприниматься легче.

Буквально.

Каждый шаг по коридору от Бога Зимы к Весне окрылял душу ред буллом из рекламы, заставлял походку пружинить, а лицевую мимику судорожно искать и натягивать радостную улыбку.

От мягкой, дружелюбной атмосферы цветения, второй молодости, дара новой жизни даже у измученного Саргона потеплело на душе. Пережитые смерти отошли на второй план, сострадательная Ци Богини этого места принялась рубцевать кровоточащие сердечные раны.

Глядя на прекрасные, идеальные в своей изящной простоте потолочные фрески с цветущей сливой мейхуа и незатейливым узором он вдруг понял, что его отпускает не только сожаления, но и обида.

Он…

Простил Акургаля.

И попросил у него прощения.

За то, что не смог остановиться.

За то, что…

Саргон вздрогнул.

Осознание мягко, нежно, ласково и всепрощающе ударило его под дых.

Также, как и этот зал.

Его спутники стояли с глупыми лицами, расфокусированными зрачками, все в плену желаний, сожалений, очищения души.

Никто из них не выглядел в состоянии пройти грядущее испытание. Особенно, когда неясно, в чем оно заключалось.

В отличие от Осени, нельзя просто взять и оставить кровь воина на Алтаре.

Богиня Весны не приемлет кровавых жертв.

Ее подношение должно подходить, резонировать с эффектом присутствия. Быть: легким, невесомым, радужным, задумчивым, благословляющим, игривым, смешным, провокационным, остроумным, даже оскорбительным… любым возможным проявлением высших эмоций человека.

Саргону стоило приступить к своему непонятному заданию поскорее.

Потому что у его спутников уже начали течь слюни и стекленеть глаза.

В отличие от прошлого зала, им не грозила смерть, нет. Лишь долгий, приятный процесс психотерапии. Который будет продолжаться, пока каждый из них не исцелит все свои душевные раны.

Или не умрет от голода, если ран получилось слишком много. Что поделать — ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

«Так сладок мед, что, наконец, он горек. Избыток вкуса убивает вкус», — юный практик почувствовал, как против воли этого места ужас начинает вытеснять молочные реки всепрощения и кисельные берега возможностей.

Он не хотел навсегда остаться в самой приятной психбольнице на тысячи километров вокруг. Ни в какой не хотел. Впрочем, вести бой с системой, сопротивляться неизбежному в этом «кукушкином гнезде» он не планировал вовсе. Следовало найти лазейку, пока мягкая сила воздействия не додавит окончательно его странную психологическую устойчивость.

Кроме Саргона, мягкой силе Весеннего Зала более менее сопротивлялось еще несколько человек. Сам практик смог преодолеть воздействие только из-за… своего постыдного детского опыта. Тогда он пал жертвой собственной нерешительности и неумения говорить нет, согласился попробовать со сверстниками некоторые способы расслабиться.

Некие таблетки дали лихорадочное, избыточное в своей нагрузке опьянение и невыносимую головную боль напоследок, от которой он блевал дальше, чем видел. Краткий миг невропатического, неестественного воодушевления слишком дорого стоил.

От других вариантов он сморкался коричневыми соплями и начинал слезливо и многословно жаловаться на жизнь. Третьи заставляли вонять его тело, его душу, его одежду. Так, что даже самые толерантные работники из сферы народных слуг демонстративно зажимали носы и не соглашались одолжить ему денег на маршрутку или пойти на свидание.

Весь этот опыт, а также необычная культивация сделали Саргона устойчивым к ментальным воздействиям, в том числе из-за природы Ци и закрытого разума.

Похожим сопротивлением обладала Дун Цзе и, неожиданно, Кань.

Алтаджин сдался целиком и полностью, со слезами на глазах встал на колени, повернулся к Алтарю, шумно и сопливо поприветствовал своего Бога, начал жаловаться на его отсутствие, сквернословил, ругался, оскорблял остальных участников.

Вань тупо замер на месте, Юлвей и Камей с кем-то оживленно разговаривали, с экспрессией, жестикуляцией и горячностью юношей перед полуголой девушкой, что почти сказала: «да», Ян просто уселась на какой-то старый коврик, не иначе из советского детства Саргона, после чего принялась многословно рассказывать о своих успехах и неудачах в культивации невидимому собеседнику.

Троица сохранивших рассудок переглянулась и…

— Кажется, я догадался, что нам нужно делать, — бросил Кань в пространство, чтобы не обращаться почтительно ни к одному из собеседников

что окончательно насторожило Саргона.

Глава 14

За Конфуцием как-то записали:

«Если ты ненавидишь — значит тебя победили».

«То есть, если я заставлю людей себя ненавидеть, значит — я победитель? Что-то в этом есть», — хмыкнул Саргон, пока и он, и Дун Цзе сверлили Каня многообещающими взглядами.

— Этот мудрый практик разрешил загадку, — самодовольно поклонился он Дун Цзе, которая скептически выгнула бровь.

— Говори быстрее, — девушка сжала виски руками.

Самообладание под напором ДРУЖЕЛЮБНОГО, спасительного ВНИМАНИЯ хранительницы циркуля давалось ей не легко.

И все же, идея положиться на самого молодого члена группы вызывала у брюнетки серьезное неприятие.

Саргон испытывал те же сомнения. Тем не менее, собственных идей у него не осталось.

Та лавина клубнично-сиропных, мягких как суфле, строгих, как деловой костюм, изысканных, точно вино и других маловразумительных образов вызывала слишком много ассоциаций, как из прошлого, так и из нынешнего мира, чтобы он мог с уверенностью ткнуть во что-то одно.

Ближе всего, как ни странно, те духовные целеуказания напоминали не то совместные чтения их школьного кружка, не то детские обзывательства во время подвижных игр, не то прохождение головоломок на мобильном телефоне.

Как вариант — бал аристократии, прямиком из книг наших классиков или фильмов по теме.

Четкая ассоциация: «бал Наташи Ростовой» соперничала лишь с эмоцией от книги: «Мартин Иден» Джека Лондона. Саргон окончательно запутался. Чересчур богатый внутренний мир здесь откровенно мешал, как попытка найти нужный роман в библиотеке по одному смутному воспоминанию обложки.

Рядом стояла такая же растерянная Цзе, хотя по ее выражению становилось понятно: девушка все же что-то нащупала.

Зато мелкий Кань, ощутимо меньше внезапно выросшего Саргона, довольно скалился. Впрочем, радость от собственной догадки меркла от понимания задачи.

— Стихосложение. Соревнование. Вот, на что похоже Испытание…

Саргон вынужденно согласился, после повторной атаки образами обрадованного Алтаря. Да, приятель разгадал правильно, однако что конкретно им…

— Этот худородный простолюдин уступает Высокомудрым честь провести испытание… — Кань держал голову опущенной, однако Саргон ничуть не сомневался, что в глазах подростка пляшут привычные черти.

Два красных пятна на полу завозились, зарыскали вокруг неподвижных, пойманных в плен иллюзий фигур, мало помалу подбирались к единственной вменяемой троице.

«Ах ты маленький ублюдок…» — в голове Саргона тут же возникла сцена из Симпсонов, где Гомер душит своего сына.

«Практически Иван Грозный, не хватило только посоха по балде».

Он испуганно вздрогнул, когда красный круг завис под его ногами, слился с причудливой тенью от факелов. Рядом охнула Дун Цзе, задышала тяжело и с присвистом.

Однако никакой кровожадности, никакого импульса, подталкивания к убийству не произошло.

Только настойчивая потребность… слагать рифмы. Помимо настойчивого желания раствориться в терапевтической реальности Весны.

— Я вызываю вас на дуэль стихосложения! — Отчаянно прокричал он, пока рассудок окончательно не уплыл в отрадно-лимонадную реальность.