Оборона дурацкого замка. Том 8 (СИ) - Ютин Макар

Стих-баттл вымотал его сильнее, чем все остальные действия, кроме пыток Акургаля.

Рядом терся бледный, но уже не такой испуганный Уру. Весна успокоила, а ровное отношение остальных заставило поверить… не в безопасность, нет, в иллюзию безопасности.

Саргон все еще оставался в сомнениях, правильно ли он пощадил потенциального предателя. Фигуру, которая не могла противиться приказам свыше. С другой стороны, раскрытый агент влияния — это актив больший, чем собственный шпион в стане врага.

«Засада, если ее обнаружить и быстро окружить, нанесет такой же урон, какой враги сами хотели нанести».

Старик Вегеций знал о чем писать, не даром его трактат считается квинтэссенцией римской мысли по искусству врачевания ослов.

Поэтому юный практик принял волевое решение направить одно запуганное пытками парнокопытное на благо Первого Отряда. Пусть сливает дезу. Хватит одного раза, а потом умников похватают, как курей. Или Ксин, или Ба Мяо, или даже сам Саргон. Нужно лишь выйти на более информированного, чем Уру. А там клубок начнет разматываться.

Никому не охота получить через месяц локальный апокалипсис по месту службы.

Однако это все дела будущего. Пока Саргон решил сосредоточиться на последнем Испытании. Вот только почему-то концентрации требовало не очередное задание недоступной людям логики, а банальный переход из одного Зала в другой.

Постепенно становилось жарче. Короткий коридор длился едва ли сотню чи, зато каждый шаг словно бы повышал температуру. От неприятной промозглости кенотафа сперва к комфорту натопленного помещения, затем к духоте растопленного, под конец — точно переполненный автобус теплой апрельской оттепелью, с работающей печкой водителя.

За время перехода в Летний Алтарный Зал, каждый из них успел покраснеть, взмокнуть, вспотеть, перегреться. Некоторые высунули языки, другие — тихонько жаловались, с оглядкой на культиваторов, третьи — пытались ослабить, снять одежду, оголиться в рамках приличий.

Бесполезно.

Жара имела духовную природу, от нее не могла помочь ни полная нагота, ни ныряние в сугроб. Интенсивное тепло — лишь вольный пересказ ощущений бренному телу от самой души, которые она испытала в духовном вихре последнего зала.

Отряд еле плелся по идеально ровной, удобной для передвижений поверхности. То один, то другой боец вынужденно останавливался, опирался на стену, просил перевести дух

У каждого второго кружилась голова, ноги время от времени переставали держать усталое тело, лица давно покраснели от температуры, в глазах от внутричерепного давления темнело до мигрени…

Никакого сравнения с милосердным, деликатным касанием Весеннего Зала, настоящим отдохновением от Осенне-Зимних тягот. И необходимой передышкой перед концентрацией жизни Лета, ее пиком и… окончанием цикла.

Они вошли, нет, буквально вывалились через круглую арку-проем, словно в типичном синском поместье. Только сам вход на эту Землю Обетованную оказался выложен облицовочной плиткой в красном глянце.

Движение по алтарной комнате к ее центру далось тяжелее, чем сквозь спертую затхлость коридора. По мере движения повышалась влажность, струйки пара выбивались из-под ног брызгами луж, обжигали кожу, от невероятно едкого, вонючего пота слезились глаза и чесался нос.

Особенно сложно дались тяготы Летнего Зала земным практикам.

Кань успел дважды потерять сознание. Юлвей чуть не бросил собственный меч из-за неподъемной тяжести, от Камея несло, как от всего остального отряда разом: маринованной на солнце гнилой плотью, нотками специй по немытому телу, жареной селедкой. Фармацевт хрюкал, в ярости махал руками на манер вертолета, однако покорно плелся в хвосте группы.

Впрочем, и практикам Старого Города, и самому Саргону пришлось не менее тяжко, чем остальным. Фантомный жар давил на плечи, одышка держала дыхание в кандалах, сердце заходилось в аритмии. Даньтянь пульсировал как сумасшедший, дальние, неосвоенные каналы болели, точно по ним пустили колючую проволоку, сухожилия предупреждающе щелкали от малейшего движения.

Он едва мог оценить красоты нового зала из-за непрерывного истечения склизкого, зеленовато-коричневого пота со лба в глаза.

Но все равно жадно смотрел по сторонам. Такую возвеличенную красоту юный практик видел лишь на фотографиях городов Греции да Италии, хотя архитектурные мотивы казались ближе к индийской или греко-индийской, бактрийской цивилизации.

О, в Летнем Зале было на что посмотреть.

В отличие от блеклого лаконизма Великой Кумирни, пренебрежения Осени, изящной скромности Весны, а также Зимнего безразличия, Лето словно решило отыграться за весь предыдущий Ясный Зал.

И предстало перед мутными, пеленованными изнурением взглядами невиданной архитектурной пышностью.

Искусные барельефы со сценами охоты, мозаика сбора урожая, огромное панно с детальной картиной жертвоприношений божеству. Потолок сверкал позолотой, декоративные колонны дорогого красного цвета с основанием из нефрита обвивали деревянные лианы, настолько искусные, что казались настоящими.

Одна на все залы площадь компенсировалась продуманной плиткой на стенах, добавляла так необходимой глобальности и ощущения пространства. Усиливали монументальность небольшие ручейки с декоративными ажурными мостиками через них размером с кукольный дом, что располагались по краям дорожки из настоящей гальки.

Декоративный тракт вел в центр зала подобно магистрали, делил помещение на две части.

Вместо каменного Алтаря посреди комнаты стоял настоящий фонтан, чье нежное журчание могло быть услышано только в паре шагов от чудесного сооружения. На его вершине смесью гордости с зачарованной бронзой сверкали весы, символ Лета.

Артефакт Летнего Зала.

В отличие от предыдущих Алтарей, здесь он хранился активированным с самого начала.

Но что теперь делать?

На этом Алтаре, как и на предыдущем, духи предков не терпели привычного насилия. Следовало точно узнать, чего хочет конкретный Бог.

Хватило одного взгляда на весы, чтобы понять абсолютную тщетность попыток снять их и использовать.

Тем более, за весь адский марафон ни один из людей не ощутил привычного импульса «хотелок». Никакой ментальной волны, образов, наставлений духов предков, божественного присутствия. Ничего, что могло помочь, дать подсказки к грядущему Испытанию.

Только бездумная, монотонная работа ног от начала отрезка к его концу, к обычной двери, безо всяких игр с пространством, попыток скрыть выход.

Лишь крепло чувство, будто душу оценивают, кивают, нетерпеливо подталкивают в спину.

Он не спрашивал у других. Видел, понимал, знал своей интуицией — они испытывают тоже самое. Но не спрашивал.

Во всем Летнем Зале царило молчание, точно они заранее договорились не открывать рот. И брести к выходу, покуда хватает сил.

Потом люди стали падать.

Первым растянулся на полу Юншэн. Тело незадачливого фармацевта сотрясали конвульсии, но он поднялся. Упрямо, молча, с ненасытным страданием в темных, нечитаемых глазах, кадило в опущенной руке заскрежетало по плиткам. Плевать. Он встал, остальное не важно.

Следующим рухнул Вань.

Никто не хотел ждать.

Каждый остановился.

Но он и не думал подниматься.

Лишь трудовой пот стал чернеть, превращаться в настоящие реки, точно его облили с головы до ног. На губах запузырилась красная пена, разбавилась следом чернильными кляксами. Пальцы зачерпнули пригоршню гальки, камни заскрежетали в бессознательной хватке.

«Спайс по вене — дед весь в пене», — вдруг подумал Саргон и глупо хихикнул.

В сакральной тишине нелепый смешок хлестнул по затуманенному сознанию. Люди вздрогнули, машинально обернулись на святотатца. Даже Вань разлепил глаза.

«А, помирать, так с музыкой!»

Саргон дернул его за ворот халата, принудительно вернул вертикальное положение. После чего развернулся и побрел себе дальше без оглядки.

После инцидента странный транс, казалось, слегка отпустил, подарил возможность мыслить. И Саргон, у самого выхода из Зала, вдруг понял, что произошло: «Летний Алтарь запустил вывод шлаков и токсинов!»