Леона. На рубеже иных миров (СИ) - Яровая Лана

Как только девушка поставила перед Ольциком его миску, он, как и в предыдущие дни, с силой и отвращением оттолкнул ее от себя, от чего та перевернулась и, упав с лавки, отлетела на аршин вперед.

— В гузно засуньте себе эти подачки, — с отвращением процедил он. — Даже свиней и тех лучше кормят.

Остальные пленники с сожалением проследили глазами за рассыпавшейся по земле едой — голодом их не морили, но и ели они сейчас не то чтобы досыта, и никто бы не отказался от лишнего куска, пусть бы это даже была вареная репа или ломоть пресного хлеба. В отличие от Ольцика, они прекрасно понимали, что Бальжин с Чеславом вполне могли и казнить их за предательство — и никто бы не осудил их за это. Но им не только сохранили жизни, но и вопреки ожиданиям самих предателей, проявили к ним великодушие, продолжив их кормить. Хотя сами пленники, поняв, что их оставят в живых, даже не надеялись на то, что им станут давать еду. С предателями обычно разговор короток. Особенно в их деле. Таково уж их ремесло.

— А ты хуже свиньи, Ольцик, — спокойно проговорил подошедший Яр, поднимая миску. — Со свиней хоть польза есть.

Ольцик не ответил. Он исподлобья посмотрел на наемника и резко в него плюнул. Но не сумел испачкать ему даже сапог.

Яр с сожалением посмотрел на падшего мужчину и кивнув Леоне, чтобы возвращалась к костру, молча пошел за ней.

— Что с ними будет дальше? — спросила Леона, оглядываясь на пленников.

— Зависит от того, что решат Бальжин с Чеславом, — сдержанно ответил Яр. Ему еще тяжело давалось пережитое предательство. Они не были друзьями. Нет. Но это было нечто большее, чем дружба. Надежные соратники, семья, верные товарищи, которым не побоишься подставить спину… И их предательство было куда болезненнее предательства друга. Он встал у костра и, глядя поверх деревьев на опускающиеся на землю сумерки, продолжил:

— Если отдадут под суд, то их заключат под городскую стражу. А там уж на волю суда… Клеймят точно, да дальше могут и откупом отделаться, а могут на работы сослать. Но если же они передадут их нашему главе, то им не жить… — После этих слов девушка в ужасе посмотрела на наемника, и он, повернувшись к ней, объяснил: — Предательство у нас не прощают.

— Но это же произвол. Как князь позволяет вершить самосуд? — пораженно спросила Леона.

Яр покачал головой.

— Князья обычно не вмешиваются в дела наших общин.

— Но это ведь самовластие на княжьей земле, — недоумевала девушка. — Неужели они это допускают?

— Внутри общины свои законы, — пожал плечами Яр. — Так всегда было. А за смертоубийство и княжий суд раньше к казни приговаривал, — добавил он, складывая руки на груди. — Хотя, по правде-то давно уже такого не было, чтобы суд на казнь отправлял, все же чаще на каторгу ссылают. Так что если их отдадут под суд, то жить будут. Но в наше дело они точно никогда не вернутся больше. Каждый, кто предаст своих, становится прокаженным… Отщепенцем… И любой, кто будет с такими, как они якшаться, может быть изгнан из общины.

— Незавидная участь, — пробормотала Леона, внутренне ежась.

— Не жалей их. Они сами сделали свой выбор и это еще малая плата за те беды, которым они стали виной.

— Я не жалею, — возразила девушка. — Каждый должен понести заслуженное наказание. Но клеймо, изгнание… Все совершают ошибки, — с сожалением посмотрев на наемника, проговорила она. — Это жестко вот так сразу ставить крест на человеке, отворачиваться от него, как…

Сзади треснула ветка. И девушка, умолкнув, резко обернулась. К костру с кружкой в руках подошел Воимир. Леону немного озадачило то, что она не услышала его шагов раньше.

— Я не хотел мешать разговору, продолжайте, — спокойно проговорил он, присаживаясь на корточки у котла с горячей водой и наполняя черпаком свою кружку.

— А ты что скажешь, Воимир? Ты ведь слышал, о чем мы говорили.

Мужчина выпрямился, накрыл кружку небольшой круглой деревяшкой.

— Я думаю, молодая дева забывает, что говорит об ошибке, которая отняла одни жизни и чуть не сломала другие, — спокойно проговорил Воимир. — За все нужно платить. А как заплатить за те жизни, что они отняли?

Яр согласно кивнул:

— Они стати теми, от кого сами же и защищали…

И девушка, обхватив себя за плечи, подумала о том, как же страшно порой человек может испортить всю свою жизнь одной единственной ошибкой. Одна совершенная ошибка, а платить за нее придется все оставшиеся дни до самой смерти… Что же происходит в душах и умах людей, которые их совершают?

— Я нисколько не умаляю вину тех, кто совершал злодеяния, — тихо возразила она. — Но каждый оступившийся имеет шанс раскаяться, искупить вину и жить дальше. В конце концов им самим жить с камнем вины в сердце, а мы не Боги, чтобы…

— Нет, дева, есть ошибки, которые не искупить, — перебил ее Воимир, и в голосе его мелькнула застарелая горечь. — Ты юна и по наивности веришь, что они раскаются. Но только многим из них чужды муки совести. Они думают, что смогу уйти от меча возмездия, избежать наказания. Только как бы не так. Жизнь все равно возьмет свою плату. Рано или поздно, в этой жизни или в следующей, но отмщение неизбежно…

Слух Леоны снова резануло велеречивое обращение Воимира — «дева». Они до сих пор не были друг другу представлены, и было бы странно обратись он к ней по имени. Но дева… Что он тогда смог услышать из ее рассказа Словцену? К обычным деревенским девушкам так не обращались, обходясь просторечным «девка» или «баба». Леона напряженно и опасливо покосилась на странного мужчину.

— Невеселые речи у вас тут какие-то, — хмыкнул подошедший Кирьян. — М-м, пахнет-то как. У меня живот уже к спине прилип. Там остальные умываются сейчас, — он кивнул себе за спину. — Так что давайте есть уже что ли садиться, — предложил он, подходя к котлу с миской и черпаком и поднимая крышку. — Леона, да ты прирожденная кухарка!

***

Лес давно сменился — вековые сосны остались позади и сейчас путников окружали сплошь лиственные деревья, мягким шелестом переговаривающиеся в порывах ветра. Сменился и воздух. Время от времени до путников долетали легкие, свежие зефиры, принося с собой крохотные морские капельки-искорки. Словно прибрежные ветерки, заигравшись, улетали слишком далеко от моря и, опомнившись, тут же возвращались назад, оглаживая напоследок путников своими невесомыми хвостами, полными влажного морского воздуха.

Девушка сидела на облучке, рядом с Бальжиным, и с удовольствием подставляла лицо под эти легкие дуновения, наслаждаясь влажными поцелуями ветра и с предвкушением вдыхая волнующие ароматы большой воды, которую ей сегодня еще только предстояло увидеть. Поездка их затянулась, и от того Леона со все больше нарастающим волнением и трепещущим ожиданием отсчитывала время до долгожданного прибытия. Но день, вопреки ее нетерпеливому возбуждению, отчего-то тянулся медленно и даже солнце по небосводу катилось будто еле-еле, словно специально растягивая этот момент.

Мимо, оглашая округу веселым позваниваем бубенцов, проехала цветастая кибитка. Леона обернулась на звук, с интересом разглядывая его источник и еще долго провожала яркую повозку взглядом, пока она не скрылась за незаметным поворотом, прятавшимся среди густых зарослей дубравы.

Чем ближе становился Белый Град, тем больше и чаще на тракте им встречались другие путники. И Леона, скрывая свое жадное любопытство, с интересом подмечала детали. То проедет купеческий обоз, гремя опустевшими на ярмарках повозками, то богатый кортеж вельможи, чинно восседающего в карете, то одинокая кибитка странствующих скоморохов или циркачей, прокатится мимо, радуя встречных путников пестрым окрасом, то мелькнет простая сельская телега, груженая свежескошенным разнотравьем. И каждый торопится, каждый старается успеть до заката преодолеть как можно больше верст.

Наконец приблизился вечерний час. До Белого Града оставалось меньше версты, когда среди рассеянного гула голосов и участившегося перестука копыт и колес повозок девушка вдруг различила тихий плеск воды. А уже в следующее мгновение они преодолели очередной поворот и у нее едва не перехватило дух от открывшегося перед ней вида.