— Я убью ее! — прорычала сквозь зубы рыдающая Ида. — Видит бог, я ее убью.
— Не раньше, чем она родит, — холодно осадила ее старуха. — Потом можешь делать, что хочешь. Выпутываться будешь сама!
— Нет времени ждать, когда она родит! — огрызнулась Ида. — Я могу потерять Натана!
— Натан не игрушка для такой тупой дуры, как ты! — прикрикнула на нее старуха, грохнув тростью об пол. — Ты что, не понимаешь? Наш род должен продолжиться! И ты этого устроить не можешь! На Ивара надежды нет, так пусть хоть Натан нарожает побольше детей! О, небеса всемогущие, да хоть бы одного ребенка суметь получить от этих людишек! Только это желание придает мне силы жить дальше! Только этого я хочу!
— Мне все равно, чего вы хотите! — рыкнула Ида, оттолкнув старуху плечом и бросаясь вслед за Натаном и Иваром. — Но этой стерве не жить!
— Только попробуй ее тронь! — забрюзжала старуха, нетвердой походкой направляясь за Идой. — Я тебе вырву сердце, негодная рыжая тварь! Похотливая кошка!
Но догнать Иду она не смогла.
На пути ее встал Ивар, и вид у него был встревоженный.
— Почему двери в покои отца заперты? — спросил он. — Где ключ? Вы сменили замок, госпожа мать?
Старуха недобро ухмыльнулась.
— Надо же, — злорадно проскрипела она, поудобнее опираясь на трость и таращась на Ивара с недобрым предвкушением. — Почтительный сын явился! Вспомнил об оставленном родителе!
— Не нужно ваших кривляний! — выпалил Ивар, бледнея от предчувствий. — Дайте сию же минуту ключ!
— Зачем, — ухмыльнулась зловредная старуха.
— Я хочу поздороваться с отцом, — твердо ответил Ивар, выдерживая ее немигающий взгляд.
Раньше он не мог перенести его.
Глаза матери казались ему самым страшным порталом в ад, и он избегал смотреть в них.
А ее словно забавлял страх сына, и она нарочно заглядывала ему в лицо, развлекаясь.
Сегодня отчего-то этого развлечения не вышло.
Ивар смотрел прямо, не тушуясь и не отводя глаз.
И ей самой стало неуютно.
Она словно наткнулась на стену силы, которой раньше в Иване не было.
— В этом нет нужды, — сухо и холодно произнесла она, опустив взгляд.
— Что это значит?! — взревел Ивар.
— Пока ты отсутствовал, — желчно ответила старуха, — развлекался и занимался своими делами, твой отец окончательно утратил разум. Теперь это просто тупое животное. Он никого не узнает, даже меня. Бросается на всех. Он просто перегрызет твою тощую шейку, господин сын. Так что я приказала запереть его покрепче, чтоб не дай бог не вырвался из своих «апартаментов».
Ивар молча, не сводя взгляда с матери, отшатнулся назад и сделался белее снега.
— Как ты допустила это?! — выдохнул он. — Как?! Достаточно было полчаса разговоров в день, чтобы!..
— Так почему ты не находил эти полчаса?! — заорала старуха, треснув тростью об пол.
— Я был занят! — выкрикнул Ивар.
— Не тем ты был занят! — желчно ответила старуха. — Развлечения, балы, — она ткнула тростью в маску, предательски высунувшуюся из поясной сумки Ивара. — А о нем ты позабыл. Не думал. Развлекался. Ну, вот итог.
— Так почему этого не делала ты?! — проорал Ивар. — Почему ты с ним не говорила, почему не проводила время в его комнате?!
— Потому что не хотела! — зловредно выплюнула старуха. — Почему я должна была делать это?
— А почему это делал я?! — взревел Ивар.
— Потому что идиот, — отрезала старуха. — И сам вызвался везти эту ношу. Что ж, ты надолго задержал разум этого животного в его теле. Но увы, ничто не вечно. Позавчера — можно считать, что позавчера старый герцог скончался. Вместо него в подземелье ползает злобное тупое животное. Справиться с ним теперь можно только при помощи хорошей плети. Слуги отгоняли его от дверей хорошими палками, чтоб покормить.
Не размахиваясь, Ивар вдруг влепил хлесткую пощечину матери, и та вскрикнула, испуганно и яростно одновременно.
Потому что Ивар никогда не позволял себе ничего подобного.
Страдающий от недолюбленности, то холодности матери, он боялся потерять даже призрачную надежду на то, что однажды она обратится к нему с добрым словом.
Но не сегодня.
— Есть ли в твоей прогнившей душонке хоть песчинка добра, — зло прошипел он. — Что-то святое? Хотя бы тень любви и привязанности?
Ярость душила его так, что он побагровел.
Пот купными каплями выступил на его лбу.
— Да как ты смеешь, щенок, — потрясенная, пробормотала мать, потирая ушибленную щеку.
В следующую секунду вторая пощечина, не менее хлесткая, разбила ей губы и откинула к стене, по которой старая герцогиня распласталась с воплем, чтоб не упасть.
— Старая ведьма, — дрожа от ярости, выдохнул Ивар. Ему до боли хотелось ухватить старуху за волосы и трясти, пока и из ее тела не вылетит прочь ее черная душонка, но он сдерживался. — Кого ты назвала щенком, м-м-м? Старый герцог мертв. Следовательно, я — его первенец его наследник, — новый герцог.
— Ты отдал это право Натану! — просипела мать, утирая кровь с разбитых губ.
— Как отдал, так могу и забрать, — огрызнулся Ивар. — И тогда я обращу тебя в прислугу. И ты будешь кормить злобного крокодила безо всяких палок.
Старуха недобро ухмыльнулась.
— Хочешь казаться хорошим и милосердным? — проскрипела она. — Но ты кровь от крови и плоть от плоти нашей семьи! Так же жесток и мерзок! Глядя на тебя сейчас, я вижу себя.
— Не смей на меня пялиться, старая ведьма, — процедил Ивар. — Не то я тебе вышибу глаза. Пошла прочь сию же минуту, и старайся мне не попадаться. После этого нет у меня ни капли любви к тебе. И ни капли желания тебя простить.
— Слушаюсь, ваша светлость, — паясничая, старуха поклонилась Ивару и, опершись на палку, подволакивая ногу, пошла прочь.
Только тогда, когда фигура матери скрылась в полумраке холла, Ивар дал волю чувствам.
Он застонал как от сильной боли, из глаз его хлынули слезы.
Но он словно сам не желал их видеть, чувствовать на своих щеках.
Закрыв руками лицо, он душил рыдания, делая их совсем неслышными.
И душа его становилась все черствее с каждым мигом.
Глава 62
Дитя, что я носила, было милосердно.
Это я поняла, когда научилась его слышать и понимать.
Я часто ездила на прииски — и узнать, как идет строительство, и призвать еще больше камней, — и стала замечать, что дитя беспокоится, когда видит, что работникам холодно, и что дом не достроен.
Я чувствовала его беспокойство не как свое, а как чье-то, кто стоит рядом и чуть не плачет.
Думаю, он был даже милосерднее меня.
Чистая и невинная душа.
Но вместе с тем упрямая и своенравная.
Сколько раз я хотела уехать пораньше, а он останавливал меня и заставлял обойти весь берег ручья, чтобы не остался незамеченным, не обогретым и не накормленным никто!
И убедить его покинуть ручей порой было делом очень трудным.
И я подгоняла строителей, чтобы дом до холодов был готов.
Стир привозил больше теплой одежды и шерстяные одеяла для работников, а также дрова и уголь, чтобы было чем отопить и обогреться после работы на сыром берегу.
Доброта и щедрость моего дитя не могли меня не радовать.
Это означало, что жестокость своих родственников со стороны отца он не унаследовал.
Робер сопровождал меня в моих поездках.
Он не говорил, но я чувствовала то же, что и он: за мной постоянно наблюдают.
Недобрые глаза, налитые ненавистью, отслеживают каждый мой шаг.
Это был Макс — хитрый зверь, слишком умный, чтобы попасться в руки местной охране.
О, как сильно он ненавидел меня!
Деньги, что он получил от меня, и которых хватило б всей нашей семье на безбедное существование на очень долгий срок, кончились у него быстро.
Кто знает, где он промотал золото, в пирушках ли, в пьяном ли угаре в тавернах с сомнительными новыми друзьями.
Проиграл ли в карты или спустил на женщин, красивую одежду, побрякушки.
