Тайна доктора Авроры (СИ) - Александра Федулаева "Сандра Барро"

Я села. Потом, не выдержав, опустилась на пол и положила голову ей на колени. Она погладила меня по волосам.

— Скажи мне… — тихо прошептала я. — Только не лги.

— Не лгу я тебе с тех пор, как ты на свет появилась, — буркнула она. — Говори.

— Если ты знаешь, что кто-то тебя любит… А ты не имеешь права даже думать об этом? Что тогда?

Она не ответила сразу. Только медленно проводила пальцами по моим волосам, выпрямляя запутавшиеся пряди.

— Была у нас девушка в деревне, — сказала она наконец. — Смелая, красивая. Всех в себя влюбила, а сама смотрела только на одного — бедняка в обрывках, да с одной коровой. Родители выдали её за кузнеца, вдовца с детьми. Велели — и всё тут. И пошла она замуж. А потом, через годы, встретила того бедняка, а он уже не бедный, стал уважаемым человеком, мастеровой, душа нараспашку. Влюбился он в неё заново. Она посмотрела на него и тихо сказала: «Моё сердце помнит, но клятва — за другим».

— И она всё же не ушла к нему?

— Нет, моя дорогая. Осталась с мужем. Любовь — это не только трепет, но и выбор. Каждый день — выбор.

Я молчала. Она нежно гладила меня по голове, как в тот день, когда я впервые осознала, что брак — это нечто большее, чем просто венчание и совместные ужины.

— Я никогда не нарушу обет, — сказала я, — ни поступком, ни словом, ни даже взглядом. Мой муж — это мой долг и моя честь. Я не позволю себе быть причиной боли.

Элла ничего не сказала. Только покачала головой и шепнула:

— И вот за это я молюсь каждый день.

Когда я вышла из комнаты, дом окутала тишина. Николас сидел за столом в кабинете, держа в руке перо. Я остановилась у дверей, не решаясь войти.

Муж поднял взгляд.

— Всё в порядке? — спросил он.

— Да, — ответила я коротко. — Всё хорошо.

Николас ничего не сказал. Просто кивнул и вернулся к бумагам. Мы оба понимали: всё сказано. Мы остались на своих местах. В своих ролях. В своей клятве.

И это было правильно.

Глава 67

С самого утра небо было тяжёлым и мрачным, словно оно нависло над домом, готовое обрушиться на него своей массой. А когда начался дождь, он не просто шёл, он бушевал, гремел, сверкал молниями и сотрясал воздух раскатами грома, от которых дребезжали окна. Казалось, он насмехается над домом, над нами, над самой тишиной и спокойствием.

Марс был рядом. Последние дни он стал другим. Словно ушёл в себя. Задумчивый, рассеянный, много спал. Не тем сном, который приходит после сытости или игры, а каким-то тяжёлым, будто сам он во снах искал разгадку всему. Когда бы я ни входила в комнату, он чуть приподнимал голову, смотрел сквозь меня мутноватым взглядом и снова прятал нос в лапы. Я оставляла ему курицу и сливки в миске, а когда возвращалась, всё оставалось нетронутым. Марс словно ждал чего-то, что знали только звёзды.

К вечеру, устав от нескончаемого дождя, маясь от скуки, все разошлись по своим покоям раньше обычного. Я ушла в спальню, залезла под покрывало и, чтобы отвлечь себя, открыла справочник по индирийским травам, тот самый, который прислали для меня по просьбе Николаса. Бумага была шершавой, перевод витиеватым, будто текст не хотел быть понятым. Я перелистывала страницы, уставившись в цветные миниатюры — вытянутые листья, цветы, вьющиеся стебли, и всё это вплеталось в символику, мне непонятную. Текст был переведён — добротно, но сухо. Я почти ничего не понимала, хоть и пыталась сосредоточиться. Рядом на тумбе стояла чашка с настоем от бессонницы — горьким, зелёным, пахнущим сухими корнями. Сделав пару глотков, я отложила книгу. Скучно.

Усталость подкралась незаметно. Я зевнула. Если сейчас усну, то снова проснусь до рассвета и буду лежать в кровати, ожидая, когда в доме начнётся движение. Нужно чем-то себя занять. Я потянулась и, соскользнув с кровати, подошла к трюмо.

Достав из ящика шкатулку, села за столик, чтобы перебрать украшения. За последнюю неделю я почти не надевала ничего, кроме простой броши и кольца. Пальцы соскользнули по бархату, я нащупала цепочку и неожиданно вытащила маленький мешочек. Сердце стукнуло. Это был тот самый кулон, который дала мне Ханна вместе с документами, касающимися Эдит и её опекунства. Она что-то говорила мне о нём, кажется, он был в колыбели, когда малышку подкинули к ней. Но за всеми событиями я совершенно забыла об этом украшении, которое принадлежало девушке с самого рождения. Ветер завыл особенно громко. Казалось, само небо взбунтовалось против всего сущего.

Глубоко вздохнув, я потянулась к украшению. Металл был холодным, но камень словно светился каким-то необычным светом. Я взяла шкатулку, легла обратно, разложила перед собой всё её содержимое и цепочку, и тут вдруг раздался оглушительный грохот, от которого весь дом задрожал. Молния расколола небо прямо над особняком. Даже Марс вскочил на кресле, изогнув спину. Он метнулся ко мне, фыркнул и почти с испугом запрыгнул на кровать. Я невольно отдёрнула руку — сердце забилось чаще.

И тут открылась дверь.

Эдит выглядела бледной, её волосы были в беспорядке, а в глазах читался страх. Измятая ночная рубашка сползла с плеч, ноги были босыми. Широко раскрытые глаза, дрожащие губы — она подбежала к кровати, молча забралась под одеяло и прижалась ко мне, как испуганный ребёнок.

— Всё хорошо, слышишь? Это просто дождь… — шептала я, обнимая её, чувствуя, как сильно она дрожит.

— Небо... гневается... — бормотала она. — Они смотрят... всё слышат...

Я прижала её к себе, гладила по голове, как когда-то меня утешала Элла. Пыталась шептать что-то ласковое, мягкое, отвлекающее. Нащупала шкатулку с украшениями и стала показывать ей, одно за другим — серьги, браслеты, кольца, как будто бы мы собирались на бал и выбирали, что надеть. Эдит немного расслабилась, перебирая колечки.

Когда я взяла кулон и подняла, чтобы показать его, она села. Внезапно, резко, будто её кто-то поднял за ниточку. Она замерла. Взгляд стеклянный. Руки сжались в кулаки.

Марс насторожился.

— Вот оно, — прошипел он. Я вздрогнула. Его глаза засветились мягким, тревожным светом.

— Покачай... — добавил он. — Перед её глазами. Медленно.

Я, не зная, зачем, подчинилась. Поднесла кулон к лицу Эдит и начала плавно качать им из стороны в сторону. Камень переливался, будто внутри него медленно вращалась капля живого света. Металл был холоден, но в центре, в самой середине, будто билось крошечное сердце. Я поднесла его ближе к лицу Эдит. Она вздрогнула, словно её кто-то выдернул из сна или, может, из другого пространства.

И в эту секунду кулон дрогнул у меня в руке.

Я вскрикнула.

Камень будто растаял, перелившись в воздух. Металл исчез — не упал, не рассы́пался, не превратился в пыль — он просто исчез. Словно вернулся туда, откуда пришёл. А свет от него — золотистый, тёплый, живой — мягко потёк к Эдит. Она не испугалась. Открыла ладони и позволила этому свету пройти сквозь себя.

Марс наблюдал за ней неподвижно, как статуя. Его хвост замер.

Свет втекал в Эдит через её кожу, через глаза, через дыхание. Она вся как будто засияла изнутри. Не ослепительно, а мягко… И я вдруг поняла: камень не был отдельным предметом. Он был частью её самой. Её разумом.

— Он и был ею, — прошептал Марс. — Её суть, её зрение, её целостность. Разум был спрятан в камне, чтобы не разрушиться при переносе между мирами. А теперь он вернулся.

— Смотри мне в глаза, Аврора, — приказал Марс. Я посмотрела. Мир вокруг стал вибрировать, словно воздух стал плотным. Цвета потускнели, а свет от его глаз стал ярче. Гул. Бесконечный гул в ушах.

И — провал.

Мы стояли в белой комнате. Абсолютная пустота. Никаких стен, пола или потолка. Идеальная, глухая тишина. Ни дождя, ни ветра. Ни времени.

Голоса.

Множество голосов, которые то перешёптывались, то спорили, сливаясь в один поток. Некоторые говорили на языке, который я так и смогла понять. Сначала они звучали неразборчиво, затем всё тише и тише. И вот, наконец, наступила тишина.