Каннут, отродье Севера (СИ) - "taramans"

На улице уже изрядно стемнело, когда Лия, мельком заглянув в комнату Кана, шепнула:

— Госпожа баронесса меня к себе зовет! Большую бочку я уже горячей водой наполнила.

— А где эти — ее сопровождающие? Не видела?

— Один, который постарше, в зале сидит, пиво пьет с Габором, а второй на этаже, возле двери в мыльню слоняется!

«Молодец Лия! Разведчица настоящая!».

Каннут прошмыгнул по лестнице и, чуть высунув нос, глянул по коридору.

«Ага… скучает служивый! Ему-то наверняка хочется тоже пивка хлебнуть, а тут — стой возле закрытой двери непонятно зачем!».

Потом нырнул на кухню, прошел по коридору мимо людской к двери в прачечную, негромко постучал. Лия открыла мгновенно, впустила его и снова закрыла дверь на щеколду.

— Ох, господин! Не ходили бы вы к этой стерве! Ну какой разговор с этой змеей? Да и неприлично же — к женщине вот так, в мыльню. Не дай боги, кто узнает!

— Х-м-м… а к тебе в мыльню я могу зайти! — игриво подмигнул ей парень.

— Ко мне? Все, что захотите, господин. И — когда хотите! Но ведь — то я, а то — баронесса!

— Не бойся! Я только поговорить, а не получится — так уйду сразу!

Одежда женщины была мокрой спереди и изрядно прилипала к телу, очень соблазнительно обрисовывая ее фигуру.

Каннут больше для того, чтобы успокоить Лию, провел рукой по ноге, по животу и чуть сжал руку на ее груди:

— А ты что такая мокрая? Тоже мылась?

— Скажете тоже, господин! — улыбнулась она, — Это я голову госпоже мыла, а потом и мочалкой ее терла, вот и облилась немного.

— Ну ладно, я пошел! — подмигнул он женщине и, скинув сапоги для «снижения шумности», направился к лестнице в мыльню.

Люк не скрипнул, но, наверное, по возникшему сквозняку Гудрун поняла, что Лия вернулась. В неярком свете развешанных по стенам масляных ламп, поверх края лохани, виднелась голова женщины с тюрбаном белой льняной ткани.

— Ну, где ты ходишь, мерзавка! — недовольно протянула баронесса, — Воды горячей нужно подлить!

Усмехнувшись про себя, пожав плечами и не выходя из-за ее спины, Каннут зачерпнул в большой ковш горячей воды из стоявшего рядом ведра, осторожно вылил ее в корыто.

— Больше лей! Заморозить меня хочешь? — капризничала женщина.

«Больше — так больше!».

— Хватит! Теперь разомни мне плечи! — и женщина пересела чуть повыше.

«Какая у нее молочно-белая кожа!».

Гудрун сидела, опираясь спиной на стенку бочки, положив руки на ее края. Каннут, подавляя ухмылку, из каких-то хулиганских соображений до сих пор никак не обозначил себя.

«Массаж, говоришь, тебе нужен? Ну, давай, попробуем! Юльке и Светке порой нравилось, как я его делаю!».

Чуть смочив руки в жидком ароматном мыле, Каннут провел ладонями по ее красивым плечам. Еще раз, и — снова, снова. Женщина расслабилась и опустила голову на край бочки, застеленный в несколько слоев тканью.

— У тебя умелые руки. Только вот ладони грубые. Тебя здесь как прачку используют, что ли? Или вообще на огород выгоняют? — негромко спросила Гудрун.

Чуть подавшись вперед, Каннут увидел, что она лежит с закрытыми глазами.

«Похоже, ей понравилось!».

А вот потом он увлекся — с плеч перешел на руки, для чего наклонился еще ниже и почувствовал, как она дернулась под его руками.

— Ты с ума сошел, мальчишка?! — раздалось злобное шипение.

«Ишь как — мальчиш-ш-ш-ка! Точно — как змея!».

— Привет, Гудрун! — улыбнулся, посмотрев вниз.

«Ну вот — изумление! Хоть одно нормальное выражение лица. А то — одно презрение и высокомерие!».

— Я хотел поговорить с тобой!

— Я тебя спросила — ты сошел с ума? — женщина скинула его руки со своих и чуть приподнялась, выпрямившись в бочке.

При этом ее молочно-белая грудь почти идеальной формы и немалого размера выглянула из воды.

«Х-м-м… а Филип и правда очень хороший маг, если вот так поправляет женщинам груди. У нее же трое детей, насколько помню?».

Непроизвольно Каннут уставился на такую красоту и облизнул губы, чем вызвал еще большее поднятие бровей женщины.

— Х-м-м… Ну, это вполне знакомо! Бьёргсоны всегда были извращенцами! Дикими, буйными, грязными животными! — с улыбкой превосходства и одновременно презрения выплюнула Гудрун.

— Что ты имеешь в виду? Почему — извращенцами? — опешил Кан.

— Твои братья… Слава богам — сейчас мертвые — тоже любили подглядывать за женщинами. И ладно бы — за служанками или другими девками! Но и за мной, и даже — за своей матерью!

— М-да… Наверное, они тогда были еще маленькими и только подглядывали? — «А что еще сказать? Начало разговора не радует!».

— Слава богам, потом они валяли только служанок или девок в деревнях! Пошел прочь отсюда, маленький извращенец!

— Гудрун! Я пришел только, чтобы поговорить! — примирительно выставив руки перед собой, Каннут вышел из-за бочки, обошел ее и уселся на скамью у стены.

— Я не намерена с тобой разговаривать, щенок! — чуть повысила голос женщина.

— М-да? Успокойся… А тебе говорили, что ты очень красива? Ты же тоже — Бьергсон…

— Я кликну сейчас воинов! — прошипела Гудрун.

— Вот как? Х-м-м… и кому ты сделаешь хуже? Дверь на щеколде, пока твой страж будет ее выбивать, я успею убежать. А потом… Сама подумай — что ты скажешь мужу? Что я, такой-сякой, прокрался к тебе в мыльню? А зачем? Изнасиловать тебя? Ага… В таверне семь красивых девушек, которые не отказывают мне ни в чем. А я — собираюсь насиловать тебя? Да и посуди сама, твое слово — против моего. Я же скажу, что мирно спал в своей кровати. А Лия — подтвердит мои слова, сказав, что ни в прачечной, ни в мыльне кроме тебя и ее никого не было. Ты ведь не сомневаешься, что она именно так скажет?

— Эта подстилка всегда согревала постели мужчинам вашего рода! — искривила губки в злобной гримасе красавица.

— Ну вот видишь! Сама понимаешь. А почему — вашего рода? Разве этот род и не твой тоже? — удивился Каннут.

— Нет! Никогда у меня не было ничего общего с вами — тупыми, грязными дикарями!

— М-да… Чем же тебе так насолили наши родственники, что ты даже спустя столько лет не можешь спокойно говорить о них?

«А ведь кричать она не спешит. Видно, понимает, что это дело такое — палка о двух концах! И Зальм, наверное, ревнив, как сто мавров!».

В ответ на его вопрос Гудрун выругалась, скрипя зубами. Грубо, даже грязно выругалась на смеси общего и наречия северян. За прошедшее время память тела понемногу возвращалась к нему, в том числе и язык Севера.

— Ого! Такая красавица знает такие выражения? А говоришь, что ничего общего с нами у тебя нет! — усмехнулся парень.

— Что ты хочешь от меня? — приподняв верхнюю губу, за малым — не зарычав, прошипела Гудрун.

— Видишь ли, красавица… Я совершенно не помню родных. Я думал, что ты сможешь мне рассказать о них. Но вот теперь сомневаюсь в том, что ты скажешь мне что-то толковое.

— Про своих родных хочешь услышать? — выгнула брови дугой женщина, — А ты правда хочешь услышать о них из моих уст?

«М-да… все-таки она очень красивая баба! И даже эта ее злоба смотрится… притягательно, что ли? Эмоции-то какие сильные и честные?».

А вот то, что негромко говорила ему Гудрун, иногда переходя на шипение, а иногда — даже улыбаясь с удовольствием от высказываемых ею фраз, больше походило на ушат дерьма. Даже не так! Не ушат, а целую бочку дерьма, которую вылили на не ожидавшего такого напора и такой экспрессии Каннута. И парень с тревогой чувствовал сейчас, как по мере выливания на него этих нечистот, внутри него растет и ширится, захватывая все тело, темный, необузданный гнев.

— Заткнись! Заткнись, сука! — как будто со стороны он услышал свое собственное шипение, перерастающее в рычание.

— Нет! Ты хотел услышать, так вот и слушай! — Гудрун в азарте даже приподнялась выше, забыв, что сейчас она голая.

— Ар-р-р-х-х…

Плехов и сам не понял, как он смог так прыгнуть — со скамьи у стены прямо в лохань, откуда продолжала извергать площадную брань его вот эта самая якобы сестра. Оседлав ее сверху, не давая подняться, Каннут схватил ее за шею.