Тайна доктора Авроры (СИ) - Александра Федулаева "Сандра Барро"

Эдит подошла ближе, её решимость, подпитанная силой Марса, не позволила ей смутиться.

— Я… Я знаю, где Аврора, Генри, — её голос дрогнул, но прозвучал отчётливо в давящей тишине. Она видела, как полыхнули глаза Арлингтона, как Эван вскинул брови, а Лоример резко повернулся, его взгляд прояснился.

— Что ты говоришь? — Генри шагнул к ней, его взгляд метался по её лицу. — Ты почти не спала. Тебе нужно отдохнуть. Мы уже послали гонцов…

— Нет! — Эдит прервала его, настойчиво посмотрев ему в глаза. — Я видела. Это был не сон. Я была там.

Эван Грэхем, всегда более рассудительный, подошёл к ней.

— Что именно вы видели, Эдит? Постарайтесь вспомнить каждую деталь.

Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась скрытая надежда. Он знал, что у некоторых людей есть необычные способности, хотя никогда не относился к ним всерьёз. Эдит могла быть одной из них. И сейчас, в ситуации полного отчаяния, любая ниточка могла стать спасительной.

Девушка сжала руки и прошептала:

— Я знаю, где она.

Комната погрузилась в тишину, напряжённую, как натянутая струна. Грэхем замер, Лоример ободряюще кивнул, а Генри вздохнул с обречённостью.

— Говори, — твёрдо сказал он.

Эдит закрыла глаза, чтобы собраться, и дрожащим голосом произнесла:

— Извилистая дорога. Экипаж въехал во двор замка. На высокой стене герб. Двуглавый волк…

Генри побледнел, словно его ударили. Грэхем шагнул вперёд.

— Вы уверены?

Эдит кивнула.

— Я видела это слишком ясно.

Грэхем нахмурился, его глаза сверкнули.

— Двуглавый волк… Это старый герб рода Хальмеров, который жил в горах на севере. Они в родстве с Эштоном. Его первую жену звали Эмилия Хальмер. Вероятно, замок достался ей в приданое. Находится почти на самой границе с Восточными землями. Их замок… он назывался Блэквуд. Чёрный Лес. Да, там есть извилистая горная дорога...

Глава 80

Я пришла в сознание от мерного, убаюкивающего покачивания. Моё тело было обездвижено, но не из-за слабости — меня несли. Двое, взяв под согнутые колени и спину. Голова раскалывалась, каждый шаг носильщиков отдавался в висках глухим, болезненным стуком. Я попыталась приоткрыть веки, но мир опрокинулся, поплыл, и волна тошноты скрутила меня изнутри. Я снова закрыла глаза, предпочитая слепоту этому головокружительному кошмару.

Воздух был затхлым и холодным, пахнущий старым камнем, влажной плесенью и дымом. Сквозь щель между ресницами я успела мельком заметить стены — грубый тёмный камень, освещённый неровным светом факелов, вставленных в железные кольца. Коридор был без окон, длинный и извилистый. День или ночь на воле — понять было невозможно. Здесь царил свой, вневременной мрак.

Сознание то уплывало, то возвращалось обрывками. Я помнила огни праздника, музыку, толпу. Элла протягивала свечи нуждающимся. А потом — сильная рука, зажимающая мне рот, и резкий, сладковатый запах, от которого темнело в глазах. Я застонала, сжалась, кто-то, нёсший меня, резко дёрнул и перехватил.

— Тихо, птичка, — пророкотал низкий голос где-то над ухом. — Почти прилетели.

Я приоткрыла глаза, но тошнота тут же снова подступила к горлу, и мир закружился, будто я оказалась в бешено вращающейся карусели. Всё вокруг расплывалось: огонь, камень, чьи-то тени. И факелы, их коптящие языки отбрасывали на стены чудовищные тени.

Вскоре я почувствовала, как моё тело осторожно опустили на что-то мягкое. Кровать. Запах старого дерева, сырости и пыли ударил в нос. Я слышала собственное дыхание — прерывистое, сбивчивое. Шаги удалились. Скрипнула дверь, лязгнул засов. Тишина.

Я попыталась поднять руки и тут же наткнулась на жгучую боль в запястьях. Верёвка. Меня связали. Я судорожно вдохнула и зажмурилась, отчаянно стараясь не разрыдаться. Слёзы сейчас были бы только слабостью. Сил не оставалось. Голова кружилась, и я снова провалилась в мутный сон, словно в вязкую яму.

Не знаю, сколько времени прошло. Может, час, а может, целая вечность. Очнулась я от ощущения взгляда. Кто-то был рядом. Я медленно открыла глаза — и в ту же секунду завизжала, срывая голос.

Прямо надо мной склонилось лицо. Лицо, от которого кровь застыла в жилах. Оно было так близко, что я могла разглядеть каждую пору на серой, нездоровой коже, каждый капилляр в глазах, мутных и водянистых. Это был Гарольд Эштон. Тот же разрез глаз, тот же подбородок, те же тонкие губы. Но это был не он, а его жуткая, карнавальная версия.

Я резко дёрнулась назад, но руки, связанные верёвкой, не позволили отодвинуться.

Мужчина отшатнулся, и тут я поняла, что это человек необычного роста. Он спрыгнул с кровати, и я увидела его целиком. Карлик. Тело непропорционально маленькое, но грудная клетка широкая, будто вылепленная из грубого камня. Короткие руки и ноги, движения резкие, цепкие. Лицо — словно пародия на Эштона, искажённое, уродливое. Зубы кривые, редкие, когда он улыбнулся — улыбка показалась звериной.

Я, замирая от ужаса, пыталась окинуть взглядом помещение. Огромная кровать с балдахином, почерневшие от времени гобелены с изображениями сцен охоты, огромный камин, в котором тлело полено, и повсюду… книги. Стопки, груды, горы книг, свитков, пожелтевших бумаг. Они лежали на столе, на полу, на креслах. Воздух был пропитан запахом старой бумаги, чернил и чего-то ещё… металлического, сладковатого.

— Где я? — тихо спросила я, чувствуя, как горло обжигает сухость.

— Дома, милая, — карлик медленно обернулся и снова оскалился. — Скоро это станет твоим домом. Тебе нужно привыкнуть. Мне не нравятся капризные жёны.

Жёны? Меня прошиб ледяной озноб.

— Кто… вы? — голос мой сорвался на хрип.

Карлик не ответил. Он снова вскарабкался на кровать, лёг рядом, и его тяжёлое дыхание обожгло моё лицо. Он наклонился так близко, что я ощутила запах его кожи — резкий, горький, с примесью чего-то железного.

Он не говорил. Он нюхал меня.

Я отшатнулась, насколько позволяли связанные руки, вдавилась в подушки. Горло перехватило криком, но я заставила себя не закричать снова. Паника лишь разожгла бы его интерес. Я видела, как его ноздри раздуваются, как он втягивает запах моих волос, кожи, одежды. В его глазах светился странный, болезненный восторг.

— Прекратите… — прошептала я, но мой голос прозвучал так жалобно, что я возненавидела себя за эту слабость.

Он снова облизал губы, при этом кривые зубы блеснули в свете факела. Его дыхание стало чаще, он двинулся ближе, почти касаясь моих щёк. Я отвернулась, сжимая веки, чувствуя, как сердце рвётся наружу.

Секунды тянулись вечностью.

И вдруг раздались шаги. Тяжёлые, размеренные. Дверь скрипнула, кто-то вошёл. Карлик резко отпрянул, его маленькое тело метнулось к краю кровати. Я, едва осмеливаясь открыть глаза, услышала холодный голос:

— Отойди, Адам. Она должна отдохнуть.

В голосе звучала властность, от которой кровь застыла в жилах. Карлик послушно сполз вниз, но его взгляд всё ещё впивался в меня.

Я медленно открыла глаза. У двери стояла высокая фигура. Лицо было скрыто в тени, но по тому, как фигура держалась, как легко повиновался карлик, я поняла: это хозяин этого места.

— Вы проснулись, — произнёс он тихо, и от этого голоса мне стало холодно.

Я не ответила. Сил не было. Я чувствовала только тупую боль в голове, связанное тело и липкий ужас, который охватывал всё моё существо.

Карлик, склонив голову набок, снова оскалился, но, не осмелившись ослушаться, бросил на меня взгляд и юркнул за дверь.

Я осталась одна с этим человеком.

Он сделал шаг ближе, и пламя факела на стене осветило его лицо.

Я не могла оторвать взгляда от фигуры у двери. Тени дрожали от колебания огня, но теперь лицо было видно ясно. Гарольд Эштон. Его глаза — холодные, бездонные, будто в них никогда не отражалось ничего человеческого. Сердце болезненно ударилось в груди, и я едва сдержала дрожь.

Он медленно приближался, шаг за шагом, словно наслаждаясь моим беспомощным состоянием. Его тень накрыла меня, и я инстинктивно вжалась в подушки. Моё тело, скованное верёвками, протестующе дёрнулось, но это только усилило боль, когда узлы впились в кожу ещё глубже.