Тайна доктора Авроры (СИ) - Александра Федулаева "Сандра Барро"

Он смотрел мне в глаза, и в его обычно насмешливом или холодном взгляде я видела искреннее беспокойство. Он переживал за меня по-настоящему.

— Они могут пытаться давить, провоцировать, — предупреждал он. — Помни, ты не одна. Мы все с тобой. И Холбридж — лучший в своём деле. Доверься ему. И… доверься мне.

Я доверяла. Его уверенность стала моим щитом. Его спокойные, взвешенные слова помогали мне сохранять самообладание в тех леденящих душу залах.

Эвервуд же бурлил. Скандал, разразившийся вокруг аристократа из ближнего круга герцога, оказавшегося убийцей, был той новостью, которая не сходила с уст вот уже несколько недель. О ней говорили на каждом углу, на рынках, в салонах, в пабах. История обрастала самыми невероятными и жуткими подробностями, будто сошедшими со страниц готического романа. Поскольку обвиняемый принадлежал к высшему обществу, расследование вызвало невиданный общественный резонанс. Вопросы о справедливости, о привилегиях, о том, может ли титул быть щитом от возмездия, стали главными темами для обсуждения. Говорили, что маркиза Роксбери не упустила случая проявить своё влияние. Она настояла, чтобы дело рассматривалось судом присяжных, и тем самым привлекла ещё большее внимание к процессу.

Суд проходил в особом порядке, за закрытыми дверями, но утечки информации были неизбежны. Его адвокат, нанятый за огромные деньги ещё оставшимися сторонниками семьи Эштонов, яростно защищал клиента. Сначала Гарольд пытался всё отрицать, утверждая, что смерти его жён — нелепая случайность, трагическое стечение обстоятельств. Но когда до него дошла холодная реальность, что ему грозит не тюрьма, а виселица, — тактика мгновенно изменилась. Эштон стал рассказывать об Адаме, чьё существование долгие годы скрывалось от общества.

Он с готовностью, почти с энтузиазмом, начал валить всё на своего мёртвого брата. Живописал его врождённую порочность, животную жестокость, и свою якобы вынужденную роль покорного наблюдателя, запуганного и шантажируемого братом-близнецом.

Эта информация снова взорвала общество. Теперь все говорили не столько о преступлениях, сколько о «проклятии», постигшем роды Эштонов и Хальмеров, о вырождении аристократических фамилий, о тайных пороках, скрытых за фасадами величественных особняков. Заговорили о сумасшествии Гарольда. Была собрана коллегия врачей, дабы определить степень его душевной болезни. Мнения, как водится, разделились. Одни видели в нём расчётливого, холодного манипулятора, другие — жертву наследственного безумия и чудовищных обстоятельств.

После долгих, изматывающих слушаний, основываясь на множестве доказательств и показаниях десятков свидетелей — от перепуганных слуг до нас с Абби — был вынесен вердикт. Гарольд Эштон был признан виновным, но избежал виселицы. Его приговорили к пожизненному заключению в специальной тюрьме для привилегированных лиц, вдали от посторонних глаз. Открытую казнь сочли слишком уж радикальной мерой для аристократа, столь приближённого к «сильным мира сего». Почти всё его имущество было конфисковано в королевскую казну. В обществе этот приговор был встречен неоднозначно: одни вздохнули с облегчением, что справедливость восторжествовала, другие восприняли это с аристократической снисходительностью. Но были исключения: земли, которые он получил в качестве приданого, вернулись родственникам погибших жён.

Нас с леди Армбридж вызывали несколько раз. Каждый раз это было тяжёлым испытанием. Входить в холодные, строгие залы, чувствовать на себе любопытные и осуждающие взгляды, снова и снова переживать те ужасные моменты… Но мы не были одни. Рядом с нами всегда был уже знакомый мне мистер Холбридж. Наш блестящий адвокат.

Он был как скала. Безупречно одетый, с холодными, проницательными глазами, невозмутимо парирующий каждый каверзный, бестактный или провокационный вопрос обвинения и защиты. Правозащитник заставлял краснеть и теряться даже самых опытных и циничных следователей. Когда какой-нибудь адвокат пытался давить на Абби, намекая на «легкомыслие», Холбридж неумолимо останавливал его:

— Леди Армбридж является здесь потерпевшей, а не обвиняемой. Прошу придерживаться фактов, а не домыслов.

И тут же сторона защиты начинала копать в мою сторону, задавая вопросы о моих якобы отношениях с графом. Или о том, почему я оказалась так «неосторожна».

Мистер Холбридж мгновенно парировал:

— Графиня Элдермур является жертвой похищения и нападения. Её личные качества не являются предметом данного разбирательства. Перейдём к существу дела.

Защитник всегда был на высоте. И каждый раз, выходя из здания суда, я чувствовала, как с плеч спадает тяжёлый груз. Когда наш дуэт садился в карету, он провожал нас взглядом, полным профессионального удовлетворения. Тепло прощаясь с ним, мы ехали домой, в наш тихий, спасительный особняк, где пахло свежей выпечкой Эллы и где нас ждали родные, любящие люди. С каждым возвращением, раны — и те, что виднелись на спине Абби, и те, что скрывались в моей душе, — медленно, но верно заживали.

Леди Агата особенно поразила меня своим отношением ко всему. Она, всегда такая сдержанная и соблюдающая приличия, смотрела на Эвана с нескрываемым одобрением. Каждый раз, когда он брал меня под руку, чтобы помочь спуститься по лестнице, или наклонялся, чтобы что-то тихо сказать, я ловила её взгляд. Лицо озаряла такая искренняя и радостная улыбка, что казалось, она вот-вот захлопает в ладоши от умиления. Она даже стала как-то особенно счастливо вздыхать, встречая нас вместе в столовой или гостиной.

Однажды вечером, когда я сидела в своей комнате и пыталась читать, она постучала ко мне.

— Аврора, можно? — её голос звучал мягко.

— Конечно, тётя, — я отложила книгу.

Она вошла, прикрыла за собой дверь и подошла. Её руки легли на мои плечи.

— Дорогая, я вижу, как маркиз относится к тебе, — начала она без предисловий, и её глаза были полны тепла. — Девочка, он давно неравнодушен. Это видно невооружённым глазом.

Я опустила взгляд, чувствуя, как по щекам разливается румянец.

— Тётя, все эти события… И траур… Они накладывают обязательства. Что подумают люди?

Она мягко, но настойчиво подняла мой подбородок, заставляя посмотреть на неё.

— Мир уже изменился, милая. Очередной «скандал» вокруг нашей семьи ровным счётом ничего не изменит. Люди посплетничают и забудут. А ты… ты можешь быть счастлива прямо сейчас. Не завтра, не через год, а сегодня.

Её слова падали прямо мне в душу, растапливая ледяную скорлупу сомнений и страхов...

Она помолчала, давая мне впитать её слова.

— Грэхем — хороший человек. Сильный, надёжный. И он любит тебя. Искренне. Не отталкивай его из-за каких-то призрачных условностей. Ты заслужила своё счастье. Ты прошла через столько… — её голос дрогнул. — А мы, твоя семья, мы всегда будем на твоей стороне. Всегда поддержим.

Она обняла меня и вышла, оставив наедине с бушующим вихрем мыслей. Я смотрела в тёмное окно, где отражалось моё собственное растерянное лицо, и повторяла её слова: «Ты можешь быть счастлива прямо сейчас».

И впервые за долгое время я позволила себе не просто услышать их, а почувствовать. Позволила себе представить, что это возможно. Что где-то там, за горечью утрат и тенью траура, может быть свет. И имя этому свету было — Эван.

Глава 91

Утром следующего дня я проснулась от тихого, но настойчивого стука в дверь. Открыла глаза, и на секунду мне показалось, что всё вчерашнее — тёплый разговор с тётей, её слова о счастье — всего лишь сон. Я вглядывалась в сероватый свет за окном. Пушистый снег шапками лежал на ветвях деревьев, окутывая их кружевными, сказочным покрывалом. Было тихо и умиротворённо.

Дверь приоткрылась, и в щель просунулось родное, дорогое лицо моей Эллы.

— Дорогая, ты не спишь? — прошептала она.

— Нет, уже проснулась, — улыбнулась я, приподнимаясь на локте.

Она вошла, прикрыла за собой дверь и уселась на край моей кровати. Её глаза, такие добрые и любящие, с нежностью смотрели на меня.