Последний Герой. Том 4 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Видишь, ходит, зыркает, — буркнул Паук. — Надо было в отпуск валить. Как знал. Грел бы кости в Сочи и в ус не дул.

— Ладно, Женя, работай, удачи тебе, — проговорил я, поворачиваясь к своей машине.

— Бывай, — Паук махнул рукой и пошёл обратно в здание.

Я же вернулся к машине и сел за руль, понимая, что теперь всё зависит только от меня самого.

Я тут же позвонил Кобре и сообщил, что дело — швах. Вариант с задержанием Мехельсона через Паука отпал намертво, и нужно было быстро найти иной выход из ситуации. Выпускать его просто так было нельзя. Конечно, я мог бы принять у него заявление и зарегистрировать в дежурке, но тогда всё быстро бы всплыло, и те, кто за этим стоял, быстро просекли бы движение по делу. Действовать нужно было максимально тихо и скрытно — чувствовалось, что ниточки тянутся к серьёзным людям, с большими связями в городе. Поэтому я попросил Кобру найти мне толкового участкового, надёжного, который не станет задавать лишних вопросов и сработает как надо.

Через некоторое время в моей машине уже сидел рыжий, пухлый участковый лет сорока, с папкой под мышкой и настороженным выражением лица. На заднем сиденье вновь примостился поэт, мрачный и перепуганный одновременно.

— Позвольте спросить, куда мы едем? — робко выдавил из себя Савелий Натанович.

— В суд, Сава, в суд, — буднично ответил я.

Мы остановились перед зданием мирового суда, старым, серым и грозным. Вышли из машины и направились к крыльцу.

— А зачем в суд-то? Что происходит? — голос Савелия дрожал.

— Участковый собрал на тебя административный материал. За мелкое хулиганство. Сейчас отведём тебя к дежурному мировому судье, он тебе несколько суток и вкатает. Посидишь в изоляторе, и мне спокойно, и тебе безопасно.

— Какое ещё хулиганство? Я же ничего не делал! — блеял поэт.

— Как это не делал? Ты выражался грубо и нецензурно, прилюдно матерился в общественном месте.

— Я никогда не выражаюсь грубо и нецензурно, — гордо вскинул подбородок поэт. — Я носитель литературного слога.

— Вообще никогда? — я прищурился и пристально посмотрел на него.

— Никогда! — отчеканил он с вызовом.

Я резко ткнул его пальцем в бок — Савелий Натанович сдавленно охнул и выругался сквозь зубы.

— Вот видишь? Так и напишем в протоколе: выражался нецензурно прямо на крыльце суда. Крыльцо — общественное место. Пошли!

Мы вошли в кабинет к дежурному судье. Я сразу прошёл вперёд и переговорил с усталой полной женщиной с короткой стрижкой, намекнув ей, что материал надо рассмотреть с особой тщательностью и жулика оформить по полной программе. Судья недовольно поморщилась, покачала головой, мол, много вас таких, просящих, надоели уже…

Я достал из кармана несколько крупных купюр и положил ей на стол. Она быстро их накрыла ладонью и согласно кивнула:

— Ладно, будет по полной. Заводите.

В итоге за мелкое хулиганство Савелию Натановичу впаяли десять суток. Я мысленно одобрительно усмехнулся: пусть пока посидит в камере для административников в нашем ОВД, так будет спокойнее.

Мы вернулись в машину и вместе с рыжим направились в отдел. Вдруг неожиданно запиликал телефон. Я быстро сообразил, что это не мой аппарат — это был тот самый телефон Мехельсона, через который он держал связь с похитителями.

Я взглянул на экран и прочитал сообщение:

«Сегодня в полночь работаем на том же месте».

Я невольно улыбнулся и повернулся к поэту, протягивая ему телефон:

— Что ответить надо?

— Просто… точку отправьте. Это значит, что я сообщение принял и буду на месте, — тихо пробормотал он.

— Нет, сам отправляй. А то я не туда нажму ещё случайно, — усмехнулся я.

Мехельсон дрожащими пальцами отправил точку в ответ. Мы подъехали к зданию ОВД, я остановил машину и повернулся к участковому:

— Слушай, дружище, отменяется пока твой мелкий хулиган. Он мне ещё нужен.

— Как — отменяется? — участковый вскинул глаза. — Он же за мной числится теперь, я же должен его доставить в изолятор. Мне влетит!

— Скажешь, встал на лыжи и сбежал. Бывает. Потом отловим, отсидит свои десять суток, куда денется.

— Мне же выговор влепят! — возмутился участковый.

— Выговор не триппер, носить можно, — хмыкнул я и сунул ему несколько крупных купюр. — На-ка лучше премию.

Участковый изумлённо взглянул на деньги и быстро спрятал их в карман:

— Если так, то я не только выговор, я и неполное служебное соответствие схлопотать готов…

— Вот и договорились. Только это всё между нами, добро?

— Добро! — согласился участковый и испарился из машины.

Я посмотрел на Савелия Натановича и усмехнулся, хлопнув его по плечу:

— Ну что, поэт, готов к подвигам?

— Я-а? — испуганно хлопал он глазами. — Я не герой.

— Героями не рождаются, героями становятся. Будешь искупать вину перед законом. Понял?

— Понял… — тихо и без особого энтузиазма пробормотал он, явно осознавая, что его безмятежная жизнь окончательно утеряна.

Корюшкин стоял передо мной в кабинете Кобры, вспотевший, нервный и здорово напряжённый. Его руки мелко дрожали, а на лбу блестели крупные капли пота. Я аккуратно, но настойчиво пытался застегнуть на нём бронежилет, который никак не сходился на его животе.

— Макс, слушай, а если… — испуганно забормотал Ваня, тревожно оглядываясь на меня и Оксану. — А если они стрелять начнут?

— Ты будешь в общественном месте, Ваня, в людном. Не рискнут там стрелять. А как только выйдешь — мы тебя прикроем, — я старался говорить уверенно, чтобы не пугать его сильнее. — Схема очень простая: тебе подсыпают в пивнухе якобы какой-то препарат, ты изображаешь сильно окосевшего, выходишь, пошатываясь. К тебе подъедет машина, и как только они тебя подхватят, мы их тут же берём.

— Но почему именно я? — с отчаянием спросил Корюшкин.

— Потому что, Ваня, ты левша, и потому что ты мой друг, — я внимательно и почти ласково посмотрел ему прямо в глаза. — На тебя же можно положиться, верно?

На лице криминалиста промелькнуло облегчение, чуть смущённая улыбка коснулась его губ. Похоже, мои слова про дружбу и доверие немного его приободрили.

— Конечно, можно… — ответил он уже чуть твёрже. — Но разве нельзя было кого-то другого подобрать?

— Найди мне сейчас левшу, такого же надёжного и сильного парня, как ты, — с лёгкой иронией произнёс я. — Там похищают статных мужчин, Ваня. Именно таких, как ты. Богатырей.

При этих словах Корюшкин слегка приосанился, расправил плечи, явно гордясь такой характеристикой при Оксане.

— Хорошо, но вот эта таблетка… меня ведь от неё действительно поведёт, Макс.

— Ой. Ну никто тебе никакую настоящую таблетку подсыпать не будет, — успокаивающе сказал я. — Наш человек просто сделает вид. Ты только смотри внимательно, чтобы в пиве ничего лишнего не оказалось. Просто будешь сидеть, попивать, изображать расслабленного мужичка. Но на пивас сильно не налегай. Возьми минералки с собой, незаметно разбавишь пиво… нет, стоп. Вдруг у них в пивнухе свои глаза и уши, заметят. Лучше пусть всё будет естественно и правдоподобно.

Я снова стал поправлять бронежилет, но липучки упорно не сходились. Ваня тяжело дышал и выглядел теперь уже немного жалко.

— Да что ж такое, почему на тебе этот жилет ни хрена не сходится? — выругался я. — Надо было размер побольше брать.

— А побольше — громоздкие они, будет заметно сразу, — вмешалась Кобра, внимательно наблюдая за нашими потугами. — Лучше пусть так.

— Да, знаю, блин… — вздохнул я. — Ладно, была не была. Нога в стремени, зверь на мушке. Раз-два! Выдыхай! И… готово!

Я резко дёрнул липучку, и бронежилет наконец-то застегнулся на торсе криминалиста. Ваня шумно выдохнул, чуть не потеряв равновесие.

— Ну вот, отлично! — с оптимизмом сказал я, похлопав его по плечу. — Теперь ты в полной боевой готовности.

Ваня бросил на меня полный обречённости взгляд, но возражать уже не стал, молча ожидая дальнейших инструкций.