Наследница чужих богов (СИ) - Погорелова Галина

— Что ты сделал с моей кровью?

Мужчина шумно втянул воздух. Обернулся к ней, в который раз меняя тему разговора.

— Через месяц в Диаре состоится важное событие для всего халифата. До того я буду часто отсутствовать. Используй это время с умом: заполни пробелы в истории Диара, разберись в устройстве нашего общества, иерархии и религии. Учись смирению.

У тебя слабое образование, степнячка, но большего от каганатской ставки я и не ждал.

Заметив вспышку гнева на ее лице, диар тут же примирительно добавил.

— Кайя, попытайся посмотреть на свое положение иначе. Без гнева, — он улыбнулся одними кончиками губ, — без глупой гордости. И ты поймешь, что оно не настолько ужасно. Сегодня я принял решение.

Мужчина коснулся ее подбородка, приподнимая вверх.

— Ты останешься со мной, в моем доме. Я не отпущу тебя и с этим смирись. Не стану использовать, как изначально планировал, не причиню боли, но мне все еще нужна твоя сила, Кайя. Есть и куда большая проблема. — ал-шаир отпустил, перехватив ее взгляд. — Мне нужна ты сама.

Он покачал головой, уловив сумятицу в мыслях, накрывший ее стыд, тепло в груди, зашедшееся с волнением сердце.

— Принуждать ни к чему не стану, не бойся.

— Но почему? — Кайя не успела удивиться собственной смелости, язвительно продолжив. — Почему я? Наивная глупая степнячка?

Его реакция удивила.

— Не знаю.

Диар пожал плечами, ненадолго отвернувшись.

— Мне нравится на тебя смотреть. Как ты вскидываешь подбородок, заливаешься краской, пылаешь ненавистью, светишься добротой. Замечать все твои противоречия, шрамы.

Его лица вновь коснулась улыбка.

— Нравятся твои глаза, мягкие волосы, как покусываешь губы, когда думаешь, что одна. — он прошелся большим пальцем по нижней губе, чуть надавив. — Делай так чаще, и я пересмотрю последнее обещания на твой счет, степнячка.

Кайя тихо выдохнула.

— Не называй меня так.

— Не буду.

Он посмотрел с нежностью, теплотой, но уже в следующее мгновение взгляд подернулся льдом.

— То, как ты вела себя в мечети и после на глазах моих людей, не должно повториться, Кайя. Учись держать себя в руках. Учись покорности.

Кайя неосознанно кивнуло.

Мысли расплывались покоем, непривычной тишиной. Сейчас она была готова соглашаться с чем угодно, лишь бы не нарушать этой тишины, перемирия внутри, молчания разума, радости сердца.

Заметив ее состояние, диар обнял, привлекая к себе.

Она не сопротивлялась. Сама прильнула, сама положила голову на плечо, позволив обнять. Прикрыла глаза, отдаваясь противоречивым чувствам. Его руки гладили плечи, невесомо скользили по спине, касались волос.

— Тебе ведь хорошо здесь?

Кайя лишь сонно улыбнулась в ответ.

— Ты дышишь с легкостью, ты счастлива, ты свободна. Ты почти что дома.

— Что? Что ты сказал?

Она резко отстранилась от мужчины.

— Я дома? — повторила и вздрогнула.

Обернулась. Назад, к оставленному позади мраку, к темноте ущелья.

«Я дома…»

Уловила притяжение, знакомое, родное. Нити, что опутывали ее душу, привязывали к этому месту, делали своей. Нити из неоткуда. Из пустоты.

Грудь пронзило тревогой, болезненной догадкой.

Пустошь Меодана!

Эта затерянная где-то у неба горная равнина, проклятый лоскут посреди бескрайней тишины океана и скал, и была пораженная скверной земля. Место, где ей так хорошо и спокойно. Где она может дышать.

Она испуганно обернулась к диару. В его черных зрачках клубилась вьюга, ранила белесыми осколками льда, остывшей ненавистью и чем-то едва различимым, серым.

Скорбью? Сожалением? Его болью?

Он криво улыбнулся, отпуская взгляд к волнам.

— Да, Кайя, ты почти что дома. Ты в моей пустоте.

Глава 24

Облаченный в коричневую ритуальную рясу, с массивным знамением из золота в виде солнца на груди, священнослужитель замер подле первого из пяти ал-шаиров. Протянул к Маре ал Йоаддарин руки, накрывая ее ладони своими, разрушая напряженную тишину внутри мечетских сводов зычным, глубоким голосом.

— Пред Единым и небом даешь свой ответ.

Мара тихо, но уверенно проговорила:

— В праве своем уступаю.

Склонила голову.

Муфтирий коснулся лба, осеняя коротким символом. Прикрыл женщине глаза.

— И в том слово твое нерушимо.

Перешел дальше.

Вторым в очереди ожидал Ино ал Ясирн — самый молодой из всех ал-шаиров халифата. Осунувшийся, с болезненной испариной на щеках, бледный, едва стоявший прямо после полученных днем ранее травм.

Рэм мысленно окинул его взором, размышляя, чего тому стоило прийти на молитву в стенах Иридской мечети, даже просто подняться на ноги. Восстановление шло медленно, внешние признаки, если не брать в расчет изнеможения на лице, не передавали и крупицы того, что происходило внутри. Яд, впрыснутый силой варши, отравлял разум, блокировал потоки энергии, становясь на пути скорого исцеления. Уединение — первое, что сейчас требовалось несчастному. Но и пропустить сегодняшнюю службу Ясирн не мог, как и никто из них.

На то была воля правителя.

Вчера, после кровавого завершения совета, халиф явил ал-шаирам свою милость. Дал каждому, кто намерен пройти ави-вардэ, право покинуть мирское, снять с себя обязательства титула, церкви, дабы провести оставшееся время до Посвящения в подготовке.

Со стороны его решение могло показаться заботой, беспокойством за ал-шаиров, ведь щедростью своей он дарил им месяц уединения в медитациях и практиках, вместо положенной недели. Но смысл крылся в другом — избавиться от пасынка. Не преступая ни законы, ни заветы тарикон, отодвинуть Рэма на задний план.

Рэм по достоинству взвесил и этот ход отчима.

Хороший выпад, особенно сейчас, в период большого Совета, после произошедшего накануне нападения в Арвидской мечети и смерти светлейшего ишана. При официальном согласии на Посвящение он более не сможет лично присутствовать на адхидэ, отрежет для себя возможность по горячим следам разобраться в случившемся, выйти на причастных в гибели ишана, использовать ситуацию в своих целях.

Устроенная Давиром I показательная расправа, далекая от подобия суда, только укрепила подозрения — казненный отступник не главный в этом нападении. Слабая фигура, пущенная в расход. Рэм убедился в собственной правоте утром, еще раз без свидетелей изучив кемурийца. Хотел лично посмотреть на воплощенную в жизнь жестокость отчима, оценить его милость.

Палачи в точности выполнили приказ правителя: связали отступника с трупом прихожанки, выставив на всеобщее обозрение посреди адхидской площади, бросив гнить заживо. Лицом к лицу. В вечном поцелуи смерти.

Рэм застал мужчину в бреду. Кемуриец уже несколько часов не приходил в себя. Тонул в собственном горе, задыхался под тяжестью невидимого клейма правителя, печатью безмолвия, смрада начавшего разлагаться тела. Внутри его истощенной плоти тлел близкий к безумию разум, выжженный, разбитый. В таком не сыскать ни ответов, ни всей правды.

Но был ли он дархом?

Ему ли на самом деле служила убитая халифом прихожанка? Им ли была ведома?

Найти подтверждение последнему Рэм так и не сумел.

При всех своих знаниях, положении, богатстве, отступник не обладал первым качеством любого дарха — выдержкой. Слабый характер, слабый разум. Слишком ничтожный для такой одержимой, не способный ни призвать, ни тем более подчинить подобную скверну. Подчинить варши.

Силу, что и в половину не дотягивала до Кайи. Его степнячки.

Рэм на мгновение прикрыл глаза.

…Кто кого подчиняет? И кто еще с кем играет?

Мышцы заныли холодом.

Образ сероглазой леварки вопреки благоразумию в который раз проникал в сознание. Раздражал, путал тревогой, въевшимися в память чертами в чем-то похожей на нее варши. Терялся в посмертном лике прихожанки, изломанном теле, летящих по ветру волосах, тусклых, утративших блеск.

Прекрасная в жизни, прекрасная в смерти. Прекрасная во всем…