Наследница чужих богов (СИ) - Погорелова Галина

Губ тут же коснулась радость, легкая, невесомая, но пальцы уже сошлись поверх бутона, ломая хрупкую красоту. Она с удивлением посмотрела на раскрытые ладони. В краткий миг улыбка сверкнула оскалом, тихой злостью, ее наигранным смирением.

Отбросив переломанный бутон, Кайя зажмурилась.

Каждое воспоминание о диаре кололо в груди, отравляло полынью, наполняло тело сладким хмелем. Чужая истина ранила, приносила боль от собственного упрямства, скрытого желания поддаться, принять его доброту, признать свое поражение. Но еще более ранило осознание того, что этот мужчина, этот успевший пробраться куда-то вглубь естества смертный с силой своего бога, был прав.

Почти всегда. Почти во всем.

На одной чаше весов лежали его дары. Щедрые, великодушные: новая жизнь, безопасность, положение в обществе, роскошь, богатство, блага его мира… он сам. Достаточно ли этого? Хватит ли ей для того, чтобы принять чуждые ей порядки? Заткнуть гордость, заставить молчать разум, смириться с его тайнами, своим страхом? Перевесить вторую чашу, на которой и так пустота. Где уже давно ничего не осталось: ее свободы, веры, забытого прошлого.

Желание сдаться день за днем бередило сердце. Подталкивало к безрассудству, к его рукам. Будь ал-шаир рядом, возможно, приди он к ней сегодня, сейчас, она бы сама закончила эту войну. Сломала бы границы между ними, проиграла бы, оставшись при этом победителем.

Отдала бы себя.

Но диар не появлялся в поместье уже больше недели. Не оставался на ночь, не заезжал в течение дня. Последний разговор на берегу океана, с нависшей за их спинами пустошью этой планеты, оставил после себя горький осадок. Шаткое перемирие. Дал ответы на некоторые вопросы, в чем-то помог, но еще более загнал в тупик тайнами, пониманием того, что как бы диар к ней не относился, чего бы от нее ни ждал, чтобы он с ней ни сделал, быть на равных, доверять ей, он не намерен.

И все же она хранила это перемирие, обманчивый покой внутри. Берегла спрятанные ото всех мысли, один на один оставалась со своими кошмарами: удушливыми, такими же рваными и пугающими, наполненными смрадом, серым пеплом, осколками прошлой жизни. Гнала от себя страх, гнев. Не мутила душу.

Следовала его приказам: прилежно восполняла пробелы, много читала, часами напролет выслушивала первого галеата Кирана и домоправительницу поместья Маит. Именно в их лице диар увидел для нее подходящих наставников, а может просто решил наказать, подобным образом привить покорность. Найти общий язык ни с одним из них Кайе так и не удалось. Впрочем, небо ей свидетель, она и не пыталась. Терпела призрение, холодные взгляды, колкое, скрытое под маской вежливости отношение, отвечала взаимностью.

Но, стоит отдать должное выбору ал-шаира, что галеат, что немолодая варнийка, оказались хорошими наставниками. Умели малым донести суть. Если Киран вводил ее в мир политики, устройства общества, учил иерархии и порядку, был придирчив и несносен во всем, то Маит оказалась более покладистой, иногда даже простой, в чем-то мудрой. Она учила жизни.

Оба наставника делились с ней только поверхностными знаниями и опытом, многое из чего благодаря рассказам отца ей было известно и раньше. Когда же она пыталась увести кого-то из них к интересующей ее теме, галеат и служанка улавливали подвох, делали вид, что не понимают сказанного, еще чаще отмалчивались. История Диарского халифата, тарикон, силы диаров, вызывала в ней интерес, но для себя Кайя находила более важным узнать другое — прошлое этого дома, династии Алманов, ее ал-шаира.

На Левааре, посреди пустошей, в изолированных от остального мира ставках Хавирского каганата образованию уделяли внимание ровно до тех пор, пока то не становилось бессмысленным, близким к запрету. Все, что не повышало шансы на выживание в суровых условиях степи, отсеивалось делом и неусыпным взором со стороны служителей тарикон. Народы ее планеты, в особенности леварцев, держали в подчинении не только силой, невежеством, но и фанатизмом веры. И каждый из них преклонял собственную жизнь пред завоевателями, чужой религией, мощью диаров, не зная о своих хозяевах ничего, кроме положенного трепета, суеверий и нескольких имен.

Растратив остатки терпения на скучный свод религиозных догм, Кайя захлопнула книгу, отправив ту вслед за переломанным цветком. Поднялась из-за стола.

С утра в доме улавливалось какое-то оживление. До ее покоев долетали приглушенные звуки: чьи-то шаги, еще реже обрывки разговоров, но гнетущей атмосферы, как тогда, в свой первый день в этих стенах, после услышанных криков его сестры, Мириам, увиденной чужой боли, она не чувствовала. С девочкой все было в порядке, по крайней мере сейчас.

На пороге беззвучно появилась Самира.

— Входи.

Избегая ее глаз, служанка поклонилась.

— Доброго пути, госпожа.

Направилась мимо, приступив к привычным делам.

Кайя непроизвольно сцепила руки, отошла к окну. Какое-то время наблюдала за работой, но разговаривать с немолодой служанкой ей не хотелось. С перелета на Меодан, началом новой жизни, они заметно отдалились, потеряли прежнюю и без того слабую связь, обе с трудом выдерживали общество друг друга. Кайя сама не настаивала на общении, Самира же давно не обращалась к ней первой. Все время молчала, всегда отводила глаза.

Лишь бы прервать гнетущую тишину, Кайя задала вопрос:

— В поместье что-то случилось?

— Не знаю, госпожа.

— Глава дома, он здесь?

Самира дернула плечами.

— О том не скажу.

— Но кто-то же приехал?

— И этого не знаю. — Кайя попыталась скрыть раздражение, но служанка поспешно добавила. — Вот только прислуга с ног сбилась, все время бегают то на кухни, то в господский дом.

— Повод какой?

— Мне это неведомо, госпожа.

Кайя нахмурилась. Толку от служанки действительно было мало. Да что уж там говорить, его не было вообще. Разумным решением будет отправить ее обратно на Леваар. Подальше от себя.

— Идемте в сад, госпожа.

Закончив с уборкой, Самира приблизилась к ней.

— Сегодня такой солнечный день, а вы еще не выходили на свежий воздух. — женщина подала невесомую накидку, собираясь покрыть ей волосы, но Кайя отмахнулась.

— Ступай. Ты мне мешаешь.

Самира обиженно дернулась, будто от удара. Потупила взгляд, шмыгнула носом, и на краткое мгновение Кайе стало совестно перед этой пожилой хавиркой. Ее участью она практически не интересовалась. Как она справляется, приняли ли ее другие слуги, хорошо ли к ней относится Маит? Все же преклонный возраст, слабое здоровье, преданность давали женщине поблажку в противовес недалёкому уму. Следует позаботиться об ее будущем, обеспечить старость, раз она и в самом деле решит отослать ту прочь.

Будто уловив ее мысли, Самира подняла голову, несмело заглянув в лицо. Вокруг карих глаз забегали глубокие лучики морщинок, тонкие губы чуть изогнулись.

— Кайя, госпожа…

Она быстро оборвала жалостный тон, выхватила накидку из ее рук.

— Хорошо, Самира. Пойдем.

День действительно выдался погожим. Яркое солнце приятно ласкало кожу, не угнетая зноем. Теплый воздух разбавляли ароматы уже отцветающих деревьев, вдоль аллей вились неизвестные ей растения, умело разбавленные цветами, кустарниками, скрытыми от посторонних глаз каменными постройками, небольшими водоемами, тенистыми беседками. Сад, что порой переходил в настоящий лес с многовековыми деревьями, занимал практически всю внутреннюю часть поместья. Для прогулок и отдыха Кайя выбирала дальние рощи, но сегодня Самира ненавязчиво повела в противоположную сторону, вдоль господского дома, мимо окон покоев ал-шаира.

Она не успела повернуть обратно, как ее окликнули.

— Подожди!

Тонкий девичий голос долетел откуда-то из-за деревьев и Кайя обернулась. Сердце сжалось легкой тревогой, облегчением.

К ней в сопровождении двух служанок вышла Мириам.

Миниатюрная, с покрытой головой, водопадом иссиня-черных волос на поникших плечах, все такая же бледная. До сегодняшнего момента у Кайи не было возможности рассмотреть вблизи сестру главы дома. Она видела эту девочку несколько раз издалека, помнила по пугающим фантазию обрывкам из той комнаты: ее выгнутое тело, жуткую боль в каждом движении, спутанные черные пряди, закрывавшие лицо. Сейчас на нее смотрела юная, невысокая девушка, что едва доставала ей до подбородка. Хрупкая, словно сотканная из черной ночи и белого воздуха. Робкая, скованная, слишком тощая, она ничем не напоминала диара. В ее глазах не было ни капли синевы этого неба. Не было холода, уже знакомого льда.