Наследница чужих богов (СИ) - Погорелова Галина

Присев на край постели, Кайя куталась в синий шелк ночной сорочки. Непривычная тонкая ткань, как вторая кожа обнимала тело, контрастом оттеняя перекинутые через плечо светло-русые волосы. Перед ней в метрах пяти возвышалось высокое зеркало в пол, из которого смотрела незнакомка. С тонкими линиями шрамов в вырезе наряда на груди, скованная, смелая, такая напуганная и своей дерзостью, и образами в голове.

После случившегося в мечети в теле все еще гулял холод, сознание плыло. Остатки чужой силы разгоняли кровь, словно он, ее диар, был рядом, дышал с ней, прикасался самим воздухом, теплом закатного солнца. Ожидание его прихода вызывало одновременно трепет и страх, сковывало мысли беспокойством, тревогой о том, каким он будет с ней? Какой в его руках станет она?

Отраженный в зеркале закат дрожал на ресницах, превращая ее глаза в живой янтарь. Игра света лишь усиливала противоречивые чувства, заставляя сердце колотиться с такой силой, что, еще несколько секунд ожидания, и оно все же вырвется из груди.

Его приближение, давящую силу, Кайя ощутила задолго до того, как дверь в покои отворилась. Прежде чем ал-шаир оказался на пороге спальни, она успела набросить длинный в тон сорочке халат, но не свисти полы, ни подняться навстречу не смогла. Волнение окончательно лишило сил, дыхание сбилось.

Диар приветствовал тишиной. Легкой полуулыбкой, странным блеском в темных из-за освещения глазах, острой свежестью грозы. Пересек комнату и, не останавливаясь, продолжал приближаться к ней.

Ритуальную черную накидку, в которой она видела его в последний раз, заменял повседневный наряд медного цвета, присущего его дому. Выглядел он почти обыденно, привычно, и, если бы не присутствие на службе в мечети, ее вмешательство, ничего во внешнем облике не сказало сейчас бы о том, через какое испытание пришлось пройти его телу, разуму, душе. Как близок он был к смерти.

Не решаясь первой прервать молчание, Кайя ждала.

Приблизившись вплотную, продолжая удерживать ее взгляд, диар внезапно перехватил за подбородок, на миг стиснув. Большим пальцем погладил приоткрытые губы, надавил, но почти сразу отнял ладонь.

— Встреть меня так, как того требуют наши традиции. — тихий низкий голос касался вместо его рук. — Как и положено ни-адде. Моей женщине…

Ее опалил жар, такой мучительный, что стало трудно дышать.

— Иди, Кайя… — он спокойно подтолкнул, но в тоне читалась непреклонность.

Кайя зарделась еще больше. Нетвердым шагом вышла в купальню, и сквозь плотный шелк халата чувствуя его взгляд. Набрала в небольшую медную чашу холодной воды и вернулась в спальню.

Ал-шаир занял ее место на краю постели. Теперь их лица оказались практически на одном уровне. Его пристальное внимание не позволяло спрятать эмоции, успокоиться. Недавние переживания повторно завладели мыслями. Смущение мешалось с желанием остаться с ним, которое тут же вытесняли инстинкты, требуя одного — сбежать.

Он знал и видел ее страхи. В чем она почти не сомневалась, наслаждался ими. Скованностью в каждом движении, таким робким волнением. Легкая полуулыбка не сходила с красиво очерченных губ, отчего по ее телу гуляла нервная дрожь, а руки не слушались. Позволив поочередно омыть ладони, а после осушить, он намеренно дразнил неспешным взглядом, не отрывался от стыдливо опущенных ресниц, ее горящих щек.

Когда Кайя закончила первую часть и хотела, как предписывал обычай, произнести приветственную молитву, ал-шаир резко остановил. Перехватил ее кисти и крепко, почти до боли стиснул в своих. Странный блеск вернулся в каре-синие глаза. И, стоя перед ним вот так, запутавшаяся в себе, напуганная событиями этого дня, Кайя, сама того не ожидая, склонила голову. Напряжение в руках, въевшийся в память древесный запах его кожи настойчиво вытесняли благоразумие, оставляя только страх, неуверенность в себе.

Наверное, диар почувствовал ее состояние. Не мог не заметить сумятицы в чужих мыслях, пульсации в висках, рваного биения сердца. Ослабив прикосновение, он притянул ближе, развернул спиной, усаживая перед собой на край постели.

Кайя испуганно задергалась.

— Не бойся… — его губы коснулись виска, оставляя за собой нежное тепло. — Кайя… Моя сероглазая ночь…

Этот голос одновременно успокаивал и волновал.

Поймав их отражение в залитом закатным блеском зеркале, она невольно замерла. Он смотрел на нее: мягко, внимательно, с такой теплотой, что и солнцем, и исходящей от его рук силой, плавила синеву льда.

Кайя не стала противиться, когда плотная ткань халата свободно соскользнула вниз, оставив плечи непокрытыми. Не остановила медленных прикосновений раскрытых ладоней к ее шее, что постепенно спускались ниже, оголяя грудь, живот, бедра. Так и сидела, полуобнаженная, спиной прижимаясь к широкому торсу, чувствуя его сдержанное нетерпение, дыхание на разметавшихся волосах, жар на кончиках пальцев.

Он не позволял отвернуться.

Заставлял смотреть на себя, разгоняя тени в душе. Будто сквозь поволоку, она видела своё отражение: нагое белоснежное тело, узор темных вздувшихся шрамов, его восхищение в собственных глазах. Смотрела и ощущала в том не только боль прошлого, страх, но и силу. Власть над ним, власть над самой собой, о которой она раньше даже не подозревала. В этот самый миг границы между её страхом и желанием стирались в пыль.

Встретившись взглядом с ее отражением, диар обвил руки вокруг талии, притягивая к себе еще ближе.

— «Видишь?..», — шепотом разносилось в сознании, слова лились патокой. — Ты совершенна… Ты так красива… Ни-адда — моя ночь…

Он плавно потянул за волосы, заставляя выгнуть спину, подставить лицо и шею жаркому дыханию. Кайя подчинилась. Тело уже не просто ныло от медленных ласк, возбуждение нарастало, в какой-то момент окончательно затмив страх. Она сама подалась назад, переплела пальцы с его руками: направляя. Сама помогла ему раздеться. Неумело, но так искренне касалась в ответ.

Его голод обжигал. Контраст смуглой и белой кожи, каждое прикосновение, шепот коротких слов где-то посреди сознания, сбившееся дыхание, стоны, что он ловил поцелуями, разгоняли по телу почти невыносимую боль: сладкую, острую. Сильные мужские руки, казалось, были везде. Пробирали током, мимолетной жестокостью, дрожью.

Он был нежным. Был грубым. Вел уверенно и разрешал перехватывать инициативу, когда ей хватало на то смелости. В его объятьях Кайя не узнавала саму себя. Пальцами впивалась в короткие жёсткие волосы, до судорог цеплялась за плечи, почти кричала от чувства заполненности, не осознавая ничего, кроме бездны его глаз. Ловила ответный хрип где-то у своего затылка, выгибалась вслед собранным в кулак прядям, поддаваясь страсти. Этому безумию. Тому дикому напряжению, что раз за разом нарастало где-то внутри, закручивалось болезненными узлами, вновь пронизывало током, чтобы уже в следующий миг лишить рассудка.

В нем хотелось сгореть. Раствориться. Остаться навсегда.

Сейчас она верила любым словам, прикосновениям, блеску на дне каре-синего взгляда. Этот мужчина, ал-шаир халифата, ее диар, был рождён, чтобы править миром, но сегодня он принадлежал только ей, уступал ее желаниям, потворствовал мыслям, при этом оставаясь главным.

Неуловимое доверие между ними пьянило, и Кайя более не принадлежала себе, отдавала право на свою душу, заставляла молчать разум, примиряясь с болью внутри, лишь бы ее сердце билось созвучно ему.

В эти часы близости она не просто обо всем забыла. Кажется, даже простила его.

Почти могла любить…

…

…

…

Серый рассвет тянулся к ним через всю спальню сквозь незашторенные окна, пробирал воздух утренней сыростью, когда диар все же оставил ее искусанные губы, позволил почти провалиться в сон, но не ушел. Не бросил одну.

Кайя отступила первой.

Устала. Вымоталась и новыми ощущениями, и жаждой.

Теперь его руки заботливо гладили по волосам, касались обнажённой кожи, слишком чувствительной после ласк, повторяли узор вдоль шрамов, успокаивали, остужали. В теле растекалась непривычная слабость. Любое движение, даже дыхание ощущалось словно со стороны, через сон.