Леона. Книга 2 (СИ) - Яровая Лана

Кольцевая улочка и верно оказалась свободнее — пусть не пустовала, но и лошадям для скорого шага бок о бок, и пешему народу места нашлось в достатке. Было здесь много тише и спокойнее, чем на главных улицах города: песни свирельщиков и гомон толпы доносились приглушенно, и не было здесь суетливой возни, что царила за его пределами — народ сюда приходил отдыхать от шумных торжищ. Большая часть люда, что встретилась им на пути, расселась прямо вдоль стен: кто переводил дух, прикрыв глаза от усталости, кто разворачивал тряпицы с припасенной снедью, кто вел тихую беседу, не нарушая общий покой. И даже торговки-лоточницы вели себя здесь намного тише, не зазывая народ громкими выкриками — кому надо и так увидят да спросят, незачем мешать честному люду отдыхать.

Ребята проехали уже треть пути, когда тишину проулка разрезал громогласный мужской голос, доносящийся откуда-то спереди. Леона насторожилась — слов пока было не разобрать, но где-то внутри царапнуло неприятное предчувствие.

Они минули еще несколько домов, когда впереди заметили кучку людей. Леона озадаченно подняла брови, подъехала чуть ближе и, кинув на Словцена короткий взгляд, придержала коня.

В узком переулке, меж вставших спиной друг к другу домов, стоял безбородый, едва ли не наголо стриженый мужик и с иступленной горячностью вещал собравшимся вокруг него людям.

— …отвернулись! Узрите люди, наконец, истинный лик Богов! — яростно изрекал он. — По всем княжествам идет алая напасть! Пламя пожирает святилища вместе с волхвами! Люди гибнут от черной хвори, и нет от нее спасения!

Редкие прохожие любопытственно поглядывали на собравшихся вокруг проповедника. Некоторые останавливались, начинали слушать.

— У нас по зиме святилище сгорело, — тихо сказал мужичок своему соседу.

— И у нас погорело… — ответил ему сосед, хмуро потирая окладистую русую бороду. — А после словно мор прошел какой — половина робятишек черную заразу подхватила.

— У нас в селе по осени дважды горели святилища, — испуганно сказала дородная женщина. — А следом сноха моя от черной хвори слегла…

— В соседнем селе черная хворь уже с два десятка человек без сил оставила… — тяжело произнес молодой парень, едва отрастивший первые усы.

— Неужто и верно отреклись от нас Боги?.. — прошептала сухонькая старушка, в ужасе прикладывая ладони ко рту.

— Что же нам делать?.. — зароптали в толпе.

Вещавший с безумным взглядом поднял к верху указательный палец, привлекая внимание.

— Есть еще Бог, которому мы не безразличны! — вскликнул он. — И имя ему Эйнхэво! Много веков назад пришел Он на наши земли, чтобы даровать благодать людям! Уберечь нас от лютой троицы! Открыть нам глаза на их черные лики! И подняли тогда люди головы, услышали истину в его словах! Но испугались черные боги его силы, испугались веры людской! Отправили в изгнание! Много веков незаслуженно томился он во тьме забытия! Чаял вернуться, спасти нас, убогих! И лишь наша вера способна даровать ему силы спасти нас! Верьте люди! Верьте в Великого Эйнхэво! Возносите славословия в его честь! И дарует он вам спасение! Потому как милостив наш новый Бог!

Леона в ужасе посмотрела на Словцена и поймала его не менее обеспокоенный взгляд.

В толпе зашептали, стали люди недоверчиво переглядываться.

— Сгинут от черной лихорадки те нечестивцы, что не отринут от веры в мерзкую троицу! Сгорят в огне их черной злобы! — Говоривший уже не говорил — кричал, впав в опьяняющие безумие. — Падут от их погибельного влияния! Лишь Эйнхэво способен исцелить страждущих! Верьте люди! И передайте другим! Несите истину по миру! Пусть уверуют терзаемые черной хворью! И подарит им Великий Эйнхэво исцеление!

Леона смотрела на брызжущего слюной мужика с покрасневшим от натуги лицом и ужасалась тому, что видела. В голове вдруг раздалось тихое, давно забытое, жужжание пчел.

— Словцен, — обеспокоено позвала она друга. — Пойдем отсюда.

Парень молча кивнул и поддал пяткам по рыжим бокам своей лошадки.

Они успели отъехать всего на десяток саженей, когда иступленная проповедь мужика оборвалась, а через мгновенье раздался его грозный выкрик:

— Отпустите меня, нечестивцы! Служители ложных богов! Вы первыми сгорите в огне их черной силы!

Леона обернулась: позади них два закованных в броню стража схватили проповедника и поволокли прочь; еще двое разгоняли собравшуюся вокруг него толпу.

— Не слушайте, люди, убогого, — спокойно говорил один из них. — Калека он скудоумный, каждый день по граду ходит да новые басни выдумывает.

— Веруйте, люди, и ждите, когда воцарится Великий Эйнхэво! — продолжал вещать стриженый проповедник.

Леона повернулась и вновь поймала напряженный взгляд друга. Словцен молчал. А девушка сжимала на поводьях окаменевшие пальцы и боялась посмотреть вокруг — ей впервые за долгие лета сделалось по-настоящему страшно.

— Мне кажется, об этом надо рассказать Гостомыслу, — наконец произнес Словцен.

Леона кивнула.

Флокс, почуяв страх девушки остановился и повернул морду, косясь на нее своим небесно-голубым глазом. Леона, казалось, даже не заметила этого, невидяще глядя вперед — перед глазами вновь возникали картинки далекого прошлого: разбойники, ночной лес, дождь, погоня, жуткий разноцветный взгляд нашедшего ее негодяя и кровь, много крови на животе бледной мамы… Конь шумно выдохнул и дернул головой привлекая внимание.

Леона рассеяно посмотрела на Флокса, и он негодующе фыркнул, потянулся к ней мордой, стараясь достать носом ее колено.

Девушка слабо улыбнулась и провела ладонью по серебристой, искрящейся на солнце гриве.

— Все хорошо, Флокс, — заверила она коня, склонившись к его ушам и похлопав по дымчатой шее.

— Вернемся в общину? — хмуро сдвинув брови, предложил Словцен.

Леона перевела дыхание, села ровно и несогласно мотнула головой.

— И позволим блаженному испортить нам гулянья? — она улыбнулась, но улыбка эта вышла бледной, неестественной. — Мало ли в округе безбожников, что ж нам каждого шугаться?

— Не хорошо на душе теперь, — проворчал парень.

— Не хорошо, — согласилась Леона и уверенно добавила: — но не время думать об этом.

Словцен посмотрел на подругу. И в глубине его глаз на краткий миг отразилось изумление — не знакома была ему прежде эта сторона Леоны: спокойная, сдержанная. Да и когда бы ему было ее узнать такой?.. Не в детстве же, когда искали лягушек у реки да дрались на палках. От чего-то стало тоскливо. Знает ли он вообще эту девушку?

— Поехали? — спросила она. — Может разузнаем чего еще на торжищах.

Словцен кивнул.

— Дело говоришь. Бальжин уж верно что-то знать может, — сказал он и толкнул пятками лошадь.

На пути боле им ничего худого не встретилось. Минуя отдыхавших от шумных торжищ людей, друзья быстро добрались до северной части города и свернули на главную улицу мастерового конца.

Народа здесь оказалось лишь немногим меньше, чем у главных ворот. Уныло переглянувшись, друзья спешились и повели лошадей вперед, рассекая толпу — лавка Бальжина была едва ли на другом конце от них, в самом начале улицы…

Время перевалило за полдень. Пуще стало припекать разгоряченное солнце, и заполнила град духота, смешалась с едким духом конского и людского пота. Мимо ходили лоточники, зазывая народ отведать их угощений, и вклинивались сладкие запахи лакомств в стоящий вокруг тяжелый запах.

Как и предполагал Словцен — оружейника на месте не оказалось, а за прилавком стоял его старший сын — молодой темноволосый парень восемнадцати лет, ровесник Леоны.

— Отец сегодня на торжищах, — сказал он, заворачивая в холстину набор стрел для низкой, худосочной девицы. — На главной площади со стороны мастерового конца. Там ваш Дарен, кстати, где-то рядом с ним стоит.

— Спасибо, Ольрен! — улыбнулась Леона. Парень посмотрел на нее и, едва не выронив одну из стрел, неловко улыбнулся в ответ.

— Можно лошадей у вас оставить? — спросил Словцен.

Ольрен пождал губы и покачал головой.