Танцор Ветра. Том 2 (СИ) - Зайцев Константин

Первые минуты ничего не происходило. Я чувствовал лишь тепло дерева под коленями, запах соли и сандала. Гребень неподвижно лежал на подставке, словно и не собирался раскрыть свою суть.

Но потом началось! Пепел сдвинулся. Он сдвинулся, как будто его затянуло внутрь круга.

Я замер. Пыль сандала потянулась к гребню. Как ручейки, бегущие к центру воронки. Зеркало чуть потемнело, и я увидел в нем — не отражение, а образ следа. Плавный, как если бы кто-то провел пальцем по поверхности. Не моим. Я не прикасался.

— Я слуга закона, — сказал я вслух, вновь добавляя эссенцию Изнанки, и в комнате будто бы стало тише, хотя и так царила полная тишина. — Я иду по следу. Тот, кто оставил проклятие через этот предмет, — преступник. И я иду за ним.

Зеркало вспыхнуло тусклым светом, и я увидел знак.

Не в явном виде — скорее, структуру. Как рябь, принявшая форму. Внутренний глаз узнал: ключевое соединение сделано на крови. Но не крови жертвы. На крови носителя.

И вот теперь все встало на свои места.

Гребень был не просто каналом. Он был замком, активированным через касание крови. А если так — то активировал проклятие не тот, кто его вложил. Кто-то дал его Сюэжун, и почему-то ее кровь коснулась предмета, что позволило проклятию перейти на нее.

Медленно, с чувством, я погрузил руку в соль. Протянул ее к гребню и прижал.

Меня словно ударили по голове, и я почувствовал след. Один, почти стертый, но он был.

Женская рука. Маленькая, с узкими пальцами. На мизинце — кольцо. Черный нефрит. Пульс ушел в мою ладонь. Сеть мгновенно вздрогнула.

Вторая рука — мужская. Не в физическом касании, но в энергоотпечатке. Кисть как у каллиграфа. Или как у мастера заклинаний. Линии четкие. Шрамы от ожогов на внутренней стороне ладони.

Вот оно.

Мастер-ритуалист и его курьер.

Я открыл глаза.

Гребень был тем, что в архаичной традиции называют «устьем». Через него дышало проклятие, но он не его сердце. Я встал, отбросил соль, стряхнул пепел, взял зеркало и погасил круг. Все должно было быть чисто. Мы были в сокровищнице, и тут частенько бывают ритуалисты дома, а если они почувствуют даже остатки эссенции Изнанки, что я так щедро сегодня использовал, то кто-то лишится головы, и даже то что я помогаю Ксу не поможет.

Хоу Цзэ появился спустя мгновение после того, как я его позвал. Его взгляд блуждал, как у слепого. Он явно чувствовал — что-то изменилось. Но не мог понять что.

— Засыпь гребень солью. И оставь его здесь. Через неделю требуется сменить соль, и так пять раз. Пусть никто не прикасается без моей воли.

— Слушаюсь, господин.

Я вышел из сокровищницы, отряхивая ладони от соли, и вдохнул приятный воздух сада. Он ощущался таким же вкусным, как лучшее вино, — слишком уж мир мертвых далек от живого. И любой, кто его касается, получает свои отметины.

Отголоски ритуала еще ощущались, но они уже не мешали мыслить. Напротив меня, за тонкой стеной утопающего в тени коридора, ждала в ледяном спокойствии Сюэжун.

Она появилась, как обычно — бесшумно. Ни шелеста, ни шагов. Лишь слабый аромат жасмина и тонкое движение воздуха сказали мне, что она рядом.

— Что-то получилось? — спросила она, и в ее вопросе звучала затаенная надежда.

— Проклятие активировали через кровь, — сказал я спокойно. — Через твою кровь.

Ксу чуть нахмурилась, и это было единственное, что показывало ее беспокойство.

— Это невозможно, — произнесла она твердо. — Я не касалась гребня окровавленными руками. Никогда. Погоди, он пришел в коробке, с лентами. Я сама ее не открывала. Пораниться о гребень я точно не могла — иначе бы запомнила. Каждый драконорожденный с самого детства знает, что кровь — это власть. Поверь, я бы не допустила подобную оплошность, даже если бы это был подарок от близкого человека.

— Он был активирован, — повторил я еще раз. — Через твою кровь. Это единственное, что я могу сказать точно. Возможно, специалист найдет что-то еще, но я нашел то что нашел. Большего сказать не могу.

Молчание повисло на пару ударов сердца. Я дал ей время подумать и вспомнить.

— Подожди… — прошептала она, и я увидел, как в ее взгляде начала складываться версия. — В те дни, когда я была в Облачном городе, я тренировалась в мастерской. Училась работать с нефритом. Там был новый резец — тонкий, как волос, и острый как бритва. Я поранилась. Неглубоко, но крови было много. Мы перевязали.

— А потом ты взяла в руки гребень? — уточнил я.

— Нет. Повязка была на руке. Я держала его одной рукой. Правой. А порезан был палец на левой руке. — Она почти обиделась на мою неуверенность. — Бинт не промок. Я сама проверяла.

— Кто перевязывал?

— Я. Потом Тань Цзин поправила бинт. Он соскользнул за чаем. Она подошла, подтянула его и сказала, что возьмет в прачечную, чтобы постирать. Сказала, кровь плохо вымывается, если оставить ее надолго.

— Ты ее видела после этого с бинтом в руках?

— Нет, — коротко. — Это ее работа. Я не придаю значения таким мелочам. Она с нами с детства. Служила моей матери.

— Не заметила ничего странного? Пятен, запаха, тяжести в пальцах?

— Только… — Она замолчала, затем тихо продолжила: — Только после чая была головная боль. Тупая. И легкое чувство опустошения. Я подумала, что это просто усталость.

Я закрыл глаза. В голове выстраивался механизм наложения проклятия. Тут работал настоящий мастер. Проклятие не прямое. Кровь не текла на гребень; ее проекцию на него передали. Скорее всего, используя ткань, через ритуал. Возможно — заранее обработанный бинт. Или через проклятый сосуд. Демоны, ну почему я не настоящий ритуалист?

Но заниматься самобичеванием — абсолютно бесполезное занятие. Зато стоило воздать должное наставнику, который заставлял меня изучать все эти древние книги. Не знай я символов на гребне, то не смог бы построить догадки. А если бы он не учил меня базовой ритуалистике, то мне бы пришлось обращаться за помощью к призрачному судье, заплатив за это частью своей человечности.

— Повязку сохранили?

— Ее, скорее всего, постирали и заново использовали. А когда пришла в негодность — сожгли. Старые бинты всегда сжигают, чтобы никто не мог навести порчу. Прачечная внизу, за третьим двором. Если Тань Цзин отдала ее туда, мы ничего не найдем. Если нет…

Я кивнул.

— Тогда начну с прачечной. И поговорю с Тань Цзин. Очень вежливо, если ты не против.

Ксу слегка кивнула. Лицо ее оставалось камнем, но я чувствовал: она вспоминает. Каждую деталь. Каждый вечер. Каждую чашку чая. Каждый взгляд служанки.

Я бросил последний взгляд на двор, где карпы продолжали плавать в невозмутимом водовороте тени и света.

Кто-то знал, как обойти защиту. Кто-то знал, как перехватить кровь. Кто-то знал, что бинт — это все, что нужно. Глубоко вздохнув, я повернулся к подруге и задал ей болезненный вопрос:

— Ты же понимаешь, что все указывает на то, что это провернул кто-то из семьи?

Глава 20

Оставив Ксу думать над моими словами я отправил в прачечную. Жара здесь чувствовалась особенно тяжело — от влажного камня, от пара, от котлов, бурлящих на углях, в которых кипела настоянная на золе вода. Пахло чесноком, старым потом и дымом от сгоревших полений. Прачечная находилась в глубине служебного крыла, за арочной галереей. Спрятанное от глаз высокородных это место хранило свои тайны.

В этом углу дома всё было настоящим: грязь, труд, быстро состарившиеся от постоянной работе с водой руки и сдержанные взгляды, которые тут же прятались стоило мне хоть немного задержать взгляд. Здесь служили те, кого не замечали — пока не понадобятся. Те, кто видел всё, но редко говорил.

Под крытым навесом, на длинной перекладине сушились промытые бинты. Белые, как соль, полоски ткани — будто ленточки на могильных деревьях. Несколько старших служанок заняты были у котлов, скребли бельё деревянными лопатками. Они не обратили внимания на чужака, пока я не остановился перед ними и не сказал ровно: