Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

— Ладно, садитесь, — буркнул он, отводя взгляд. — Только если он мне салон обблюёт, платите за химчистку.

Вероника поблагодарила Зинаиду. Та стояла на тротуаре в своих тапочках, кутаясь в халат и дрожа от холода, и смотрела на них с выражением человека, который всё ещё не может поверить в реальность происходящего.

Её муж умирал, может быть, уже умер, а она стояла здесь, на ледяном ветру, помогая незнакомой девушке запихнуть её связанного отца в такси. Сюрреализм какой-то. Театр абсурда.

— Спасибо вам, — сказала Вероника, и её голос дрогнул. — Правда, спасибо. Я надеюсь, с вашим мужем всё будет хорошо. Илья лучший лекарь, которого я знаю. Он справится.

— Дай-то бог, — прошептала Зинаида, и по её щеке скатилась одинокая слеза. — Дай-то бог…

Вероника села в машину рядом с отцом и захлопнула дверь. Такси тронулось, и Зинаида осталась стоять на тротуаре. Маленькая фигурка в цветастом халате, одинокая и потерянная в свете уличного фонаря.

Пять минут — Лапин не соврал, спасибо ему за это. Ровно через пять минут бешеной гонки мы с визгом тормозов остановились у подстанции скорой помощи.

Рядом стояли несколько карет скорой помощи — белые микроавтобусы с красными крестами и надписями «Скорая медицинская помощь», которые в тот момент показались мне прекраснее любой картины в любом музее мира.

Я ворвался внутрь здания, расталкивая всех на своём пути, крича что-то про остановку сердца, асистолию, срочно нужен дефибриллятор и адреналин.

Дежурный фельдшер — молодой парень лет двадцати пяти, с испуганными глазами и жидкими усиками — сначала попытался что-то возразить, залепетал про документы и протоколы, но я просто отодвинул его в сторону одним движением и схватил портативный дефибриллятор с полки, где он стоял в ожидании вызова.

— Эй, вы не имеете права! — крикнул фельдшер мне в спину. — Это оборудование подстанции! Вы должны оформить…

— Я — хирург Центральной Муромской, — бросил я через плечо, уже выбегая обратно. — Илья Разумовский. Если хотите — звоните туда, жалуйтесь.

Боренька к тому моменту уже лежал на каталке — полицейские втащили его следом за мной, и какая-то медсестра помогла им переложить грузное тело с их рук на колёса. Я сорвал с него остатки майки, обнажая волосатую грудь с сетью синих вен, налепил электроды на положенные места — один справа от грудины, второй слева под соском — врубил аппарат.

Экран ожил, показывая мне то, чего я больше всего боялся увидеть — хаотичную, судорожную линию фибрилляции желудочков. Сердце Бореньки не качало кровь — оно беспорядочно трепетало, как рыба, выброшенная на берег, сокращаясь бессмысленно и бесполезно, тратя последние запасы энергии на судороги, которые не приносили никакой пользы.

— Все отошли от пациента! — крикнул я, поднимая руки с электродами. — Разряд!

Двести джоулей. Тело дёрнулось, выгнулось дугой, упало обратно на каталку. Я посмотрел на монитор — та же хаотичная линия, никаких изменений.

— Ещё разряд! — крикнул я. — Триста шестьдесят джоулей! Максимальная энергия!

Снова дёрнулось тело, снова выгнулось, снова упало. Монитор мигнул, линия дрогнула… и снова вернулась к хаотичному трепетанию.

— Адреналин! — рявкнул я, и кто-то — медсестра, наверное, или тот самый испуганный фельдшер — сунул мне в руку шприц с прозрачной жидкостью. Укол в яремную вену — длинная игла пронзила кожу, нащупала сосуд, поршень пошёл вниз. Миллиграмм адреналина прямо в центральный кровоток.

Ещё компрессии — тридцать нажатий, быстрых, ритмичных, чтобы разогнать лекарство по организму.

Ещё разряд — триста шестьдесят джоулей, последний патрон в обойме.

Тело дёрнулось.

Монитор мигнул.

И на экране появился ритм.

Слабый, неровный, с пропусками и провалами — но ритм. Синусовый ритм, пусть и страдающий от только что пережитой катастрофы. Сердце Бореньки снова билось. Само. Без моей помощи.

— Есть! — выдохнул я, и только в этот момент почувствовал, как дрожат мои руки, как пот заливает глаза, как болит спина от скрюченной позы в полицейской машине. — Есть ритм! Готовьте реанимобиль, мы везём его в стационар!

Дальнейшая дорога слилась в одно размытое пятно — реанимобиль с мигалками, капельницы с физраствором и кардиопротекторами, кислородная маска на посеревшем лице Бореньки.

Мои глаза, прикованные к монитору, который показывал хрупкую, дрожащую линию жизни. Каждый провал в ритме заставлял моё собственное сердце пропускать удар, каждый пик давал надежду.

Приёмный покой Центральной Муромской встретил нас организованной суетой — я уже позвонил, предупредил, и лекари были готовы. Величко принял пациента на ходу, выслушивая мой сбивчивый отчёт:

— Остановка сердца, фибрилляция желудочков, время асистолии примерно семь минут, СЛР на месте и в машине, три разряда дефибриллятором, адреналин один миллиграмм внутривенно, ритм восстановлен двенадцать минут назад, с тех пор стабильный синусовый, давление низкое, но держится…

— Понял, дальше я, — Величко кивнул, и каталка с Боренькой скрылась за дверями реанимации, увозя с собой грузное тело и мои семь минут отчаянной борьбы.

Я остался стоять в коридоре, мокрый от пота, с трясущимися руками и звоном в ушах. Только сейчас, когда адреналин начал отступать, я понял, насколько устал. Ноги были ватными, в глазах плавали чёрные точки, а сердце колотилось так, словно это я только что пережил остановку.

Именно в этот момент зазвонил телефон.

«Я тебя люблю», — повторяла Вероника про себя, как заведённая. «Он любит меня. Он верит в меня. Я справлюсь. Я обязательно справлюсь».

Илья был лучшим человеком, которого она когда-либо встречала в своей жизни. Не просто лучшим лекарем, хотя и это тоже.

Она видела, как он работает, как его руки творят чудеса над разрезанной плотью, как он вытаскивает людей с того света, когда все остальные уже опустили руки и начали заполнять свидетельства о смерти.

Он спас её отца от цирроза. Он спас десятки, сотни других людей. Он пришёл за ней сегодня, рискуя всем. Своей репутацией. Своей свободой. Может быть, даже своей жизнью. Только потому, что знал, что ей нужна помощь. Что она не в себе и где-то внутри неё, настоящей Вероники, заперта жертва магической атаки, которая кричит и бьётся в стены своей тюрьмы.

Он услышал этот крик и пришёл её спасать.

Она должна была сделать то, что он просил. Всего-то доехать до больницы, дождаться его там, позволить ему вылечить их с отцом. Это было несложно. Просто сидеть в такси и смотреть в окно, пока улицы Мурома проносятся мимо.

Так почему же ей становилось всё труднее дышать с каждой минутой?

Отец мычал что-то на заднем сиденье, пытаясь привлечь её внимание, пытаясь освободиться от верёвок, которыми Илья стянул его запястья.

Она видела краем глаза, как он извивается, как напрягаются мышцы на его тощих руках, как он пытается сдвинуть скотч со рта, работая челюстью. Таксист нервно поглядывал на них в зеркало заднего вида, и Вероника видела, как его руки сжимают руль всё крепче и крепче, а костяшки пальцев белеют.

За окном мелькали фонари, вывески магазинов и кафе, редкие прохожие, спешащие по своим делам. Обычный вечер обычного города. Люди шли домой с работы, покупали продукты, выгуливали собак.

Они понятия не имели, что в жёлтом такси с помятым крылом едет девушка, в голове которой сидит магический паразит. И её связанный отец, в голове которого сидит точно такой же паразит. И что всё это является частью какого-то безумного заговора или эксперимента, природу которого она до сих пор не понимала.

И в её голове, тихо и незаметно, как змея, выползающая из норы, начинали шевелиться мысли.

Мысли, которые не были её собственными. Мысли, которые пришли откуда-то извне, из того тёмного места, где обитал паразит.

«Что со мной было все эти дни? Что случилось с отцом? Эта штука в наших головах, откуда она взялась? Кто её туда засунул? Зачем?»