Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

Это были нормальные вопросы. Логичные. Вопросы, которые задал бы любой разумный человек в её ситуации.

«А вдруг Илья ошибается? Вдруг никакого паразита нет? Вдруг это всё является плодом его воображения, его паранойи? Он ведь сам говорил, что у него какие-то особые способности, что он видит то, чего не видят другие. А вдруг он просто сумасшедший?»

Нет. Нет, нет, нет. Вероника тряхнула головой, пытаясь отогнать эти мысли, как отгоняют назойливую муху. Илья не сумасшедший. Он лекарь, он целитель, он знает, что делает.

«А вдруг он не справится с этим Боренькой? Вдруг тот умрёт, и Илью обвинят в его смерти? Все ведь видели, что он был там, что он делал что-то с телом, что он командовал полицейскими, как своими подчинёнными. Вдруг его арестуют, посадят в тюрьму, и она останется одна? С этим паразитом в голове, без помощи, без надежды, навсегда запертая в собственном теле?»

Стоп. Стоп. Это не её мысли. Это паразит, будь он проклят. Илья предупреждал. Стресс, страх, негативные эмоции являются триггерами, топливом, которым питается эта тварь. Это то, что позволяет ей просыпаться и брать контроль.

Вероника закрыла глаза и попыталась дышать глубоко и ровно, как учили на курсах по работе с паническими атаками, которые она проходила ещё когда была студенткой медучилища.

Вдох на четыре счёта.

Раз, два, три, четыре.

Задержка на четыре счёта.

Выдох на четыре счёта.

Простая техника, которая должна была успокоить вегетативную нервную систему, снизить уровень кортизола в крови, вернуть контроль над собственным телом.

Но отец продолжал мычать и биться на соседнем сиденье, и его возня отвлекала, мешала сосредоточиться.

Таксист продолжал нервно коситься в зеркало, и в какой-то момент он пробормотал что-то вроде «господи, во что я ввязался», и это тоже не помогало.

Город за окном становился всё более чужим и враждебным.Фонари казались слишком яркими, дома слишком высокими, улицы слишком узкими, и всё это давило, давило, давило…

«Он тебя не любит».

Мысль пришла ниоткуда.

«Он просто хочет контролировать тебя. Так же, как контролирует всех вокруг. Пациентов, коллег, полицейских. Ты видела, как он командовал этим капитаном? Как тот слушался его, как собачка? Илья является манипулятором, Вероника. Он использует людей, использует их слабости, их страхи, их любовь. И тебя он тоже использует».

Нет. Неправда. Это не её мысли. Это паразит говорит, а не она.

«А твой отец? Посмотри, что Илья с ним сделал. Связал, как преступника. Заткнул рот, как животному. Обращается с ним хуже, чем с собакой. Это любовь? Это забота? Это то, что делает хороший человек? Или это насилие? Это жестокость и садизм!»

Вероника схватилась за виски, чувствуя, как внутри черепа нарастает давление. Тупая, пульсирующая боль расползалась от затылка к глазам, от глаз ко лбу, заполняя всю голову тяжёлой, ноющей мукой.

От этой боли хотелось кричать, хотелось биться головой о стену, хотелось сделать что угодно, лишь бы она прекратилась.

— Эй, девушка, — голос таксиста донёсся словно издалека, приглушённый, словно она слышала его сквозь толщу воды. — С вами всё нормально? Вы там не собираетесь, ну, того, как ваш папаша?

— Да, — выдавила она, и её собственный голос показался ей чужим. — Просто голова болит. Всё в порядке. Продолжайте ехать.

Она потянулась к телефону дрожащими руками. Ей нужно было услышать его голос. Услышать Илью. Он скажет что-то, что угодно, хоть бы просто назовёт её по имени, и эта дрянь в её голове снова отступит, снова свернётся в клубок и уснёт, и она снова станет собой.

Набрала его номер. Пальцы слушались плохо, она дважды промахнулась мимо нужных кнопок, прежде чем смогла нажать вызов. Гудки. Один, долгий, тягучий. Два. Три. Каждый гудок казался вечностью.

— Ника? — его голос, запыхавшийся, напряжённый, с каким-то шумом на заднем плане. Завывание сирены, рёв двигателя, чьи-то голоса. — Ты в такси? Едешь в больницу?

— Да, — она сглотнула комок в горле, который грозил её задушить. — Илья, я… мне плохо. В голове что-то происходит… я не могу это контролировать… оно снова просыпается… Встреть нас… пожалуйста…

— Ника, слушай меня, — его голос стал твёрже, увереннее, как стальной стержень. Голос человека, который привык отдавать команды и ждать их выполнения. — Ты справишься. Ты сильная, ты самая сильная девушка, которую я знаю. Ты пережила сегодня такое, что сломало бы любого другого человека, и ты всё ещё держишься. Просто потерпи ещё немного, совсем чуть-чуть. Я буду ждать тебя у главного входа в больницу, прямо у дверей. Скоро увидимся, хорошо? Совсем скоро.

— Хорошо, — прошептала она, и эти слова дались ей с трудом, словно она поднимала тяжеленную гирю. — Я постараюсь. Я очень постараюсь.

— Я люблю тебя.

Три слова. Три простых слова, которые он уже говорил ей сегодня. Там, в квартире, когда держал её за руки и смотрел в глаза, когда его любовь была единственным, что пробилось сквозь пелену паразита. Они должны были помочь.

Но когда она нажала отбой и экран телефона погас, холод в её голове не отступил. Наоборот, он стал сильнее, острее, злее, словно эти три слова только разозлили что-то внутри неё, разбудили то, что лучше было оставить спящим.

«Он врёт. Он всегда врёт. Он говорит то, что ты хочешь услышать, чтобы ты делала то, что он хочет. Это его метод. Манипуляция через любовь, через заботу, через иллюзию близости. Он не любит тебя, Вероника. Он любит только себя и свою власть над людьми».

— Нет, — сказала она вслух, и таксист снова испуганно покосился на неё в зеркало. — Нет, это неправда.

«Посмотри на отца. Посмотри, что Илья с ним сделал. Связал верёвками, как барана. Это твой отец, Вероника. Твоя родная кровь. Единственный близкий человек, который у тебя остался после смерти мамы. А этот чужак пришёл и разрушил всё, что было свято».

Вероника повернулась к отцу.

Он смотрел на неё поверх скотча, и в его глазах была мольба. В глазах её отца, которого любила несмотря на все его недостатки. На пьянство, на болезни, на годы отсутствия. Там была настоящая, человеческая мольба, которую невозможно подделать. Боль человека, которого предала собственная дочь.

«Освободи его. Он страдает. Твой родной отец страдает, а ты везёшь его связанного, с заклеенным ртом, как скотину на убой. Какая же ты дочь после этого? Какой же ты человек?»

Короткие гудки. Она отключилась.

Я бросился к главному входу, перепрыгивая через ступеньки, расталкивая людей в коридорах, игнорируя удивлённые и возмущённые возгласы. Выскочил на крыльцо и замер, вглядываясь в поток машин на подъездной дороге.

Жёлтое такси. Мне нужно было жёлтое такси.

Минута. Машины проезжали мимо — легковушки, грузовики, маршрутки, ещё одна скорая с выключенными мигалками.

Две минуты. По-прежнему ничего. Никакого жёлтого такси.

Три. Пять.

Она должна была уже быть здесь. Даже с учётом светофоров, даже с учётом возможных пробок — она должна была уже подъезжать. Я знал маршрут, знал расстояние, знал, сколько времени нужно, чтобы доехать от квартиры Сергея Петровича до больницы.

Десять минут.

Ледяная тревога начала подниматься из глубины живота, сжимая внутренности холодными пальцами, заползая в грудь, добираясь до сердца.

И тогда на моём плече материализовался Фырк.

Он был взъерошенным, запыхавшимся и в его крошечных глазах-бусинках я увидел…

— Двуногий! — его мысленный голос был полон паники. — Она развернула такси!

Глава 7

Ровно одну секунду — я позволил себе отчаяние.

Позволил себе почувствовать всю тяжесть провала — я не уберёг её, не смог защитить, оставил одну.

А потом я отбросил это отчаяние в сторону, как хирург отбрасывает использованный тампон, и начал действовать.

Потому что это был мой выбор. Я спасал жизнь пациенту и успел. А теперь… Теперь спасу и Веронику.