Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

— Спасибо, — прошептала она. — За всё.

Мы ещё немного говорили, держась за руки. Ни о чём важном — просто о мелочах, о работе, о планах на будущее. Её голос становился всё более сонным, слова всё более размытыми. И наконец она замолчала, и её дыхание стало ровным и глубоким.

Она уснула.

Я смотрел на её спокойное лицо, на её закрытые глаза, на её губы, чуть приоткрытые в ритме дыхания. И чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Не знаю, когда уснул сам. Просто в какой-то момент усталость взяла своё, и я провалился в глубокий, без сновидений, сон. Моя голова склонилась на грудь, рука всё ещё сжимала её ладонь.

Меня разбудил тихий женский смех и шёпот.

Я открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где нахожусь. Шея болела от неудобной позы, спина ныла, во рту было сухо. Но рука всё ещё сжимала что-то тёплое, и когда я опустил взгляд, увидел переплетённые пальцы — мои и Вероники.

— Тсс, не буди его, — прошептал кто-то. — Смотри, какой милый. Прямо рыцарь у ложа прекрасной дамы.

— Ага, только вместо доспехов — мятый халат, а вместо меча — стетоскоп.

Новый приступ приглушённого смеха.

Я поднял голову и увидел двух девушек в форме скорой помощи — яркие куртки, практичные брюки, бейджи на груди. Они стояли у двери, держа в руках букет цветов и пакет с фруктами, и смотрели на нас с выражением умиления, которое обычно вызывают котята или щенки.

Подруги Вероники. Я узнал одну из них — мы пересекались в приёмном покое.

— Доброе утро, — сказал я хрипло, разминая затёкшую шею.

— Доброе, Илья Григорьевич, — ответила та, что повыше, и в её голосе было откровенное веселье. — Мы не хотели вас будить, честное слово. Просто пришли навестить нашу Никусю, узнать, как она.

Вероника уже проснулась — видимо, от их шёпота — и улыбалась, глядя на подруг.

— Леночка, Маша, — сказала она, и её голос звучал намного сильнее, чем вчера. — Вы пришли. Спасибо.

Девушки бросились к ней, обнимать, ахать, охать, спрашивать, как она себя чувствует, и почему никто ничего не сказал, и что вообще произошло. Вероника отвечала коротко, без подробностей — «немного приболела», «уже лучше», «скоро выпишут».

Я смотрел на эту сцену и просто наслаждался. Она улыбалась. Смеялась. Разговаривала с подругами, как нормальный человек. Она возвращалась к жизни.

Вероника поймала мой взгляд и улыбнулась — тепло, нежно, так, как улыбаются только тем, кого любят.

Я понял, что она в надёжных руках. Подруги позаботятся о ней, пока я буду заниматься своими делами. А дел у меня было много.

Тихо встал с кресла, стараясь не привлекать внимания. Кивнул девушкам и направился к двери.

— Илья, — окликнула меня Вероника.

Я обернулся.

— Возвращайся, — сказала она. — Когда сможешь. Я буду ждать.

— Обязательно.

Первым делом я направился в палату интенсивной терапии, к Бореньке.

Семён был уже там. Он стоял у мониторов с таким выражением лица, какое бывает у людей, ставших свидетелями чуда. Увидев меня, он буквально подпрыгнул.

— Илья! — его голос звенел от возбуждения. — Ты не поверишь! Иди сюда, быстрее!

Я подошёл к нему, чувствуя, как сердце ускоряет ритм. Что-то случилось. Что-то важное.

— Ночью у него появился роговичный рефлекс, — затараторил Семён, не давая мне вставить слово. — Не просто дёргание века, как раньше, а полноценный рефлекс! Оба глаза! Я проверял каждый час, и с каждым разом реакция становилась сильнее!

— А сейчас?

— А сейчас… — Семён сделал драматическую паузу и указал на монитор ЭЭГ. — Смотри сам!

Я посмотрел на распечатку, которую он протягивал мне. Несколько часов назад линии были почти плоскими — минимальная активность, на грани чувствительности аппаратуры. То, что мы видели при первом обследовании.

Но теперь…

Теперь среди этих плоских линий появились другие. Медленные, широкие волны, похожие на холмы на горизонте. Редкие, но отчётливые.

— Дельта-волны, — произнёс я, и мой голос прозвучал хрипло от волнения. — Первая фаза сна. Он просыпается, Семён. Его мозг возвращается к жизни.

Семён кивнул так энергично, что чуть не свернул себе шею.

— Именно! Я сначала не поверил, думал, артефакт, помехи. Проверил все соединения, перезагрузил аппарат, сделал новую запись. То же самое! Это не помехи, это реальная активность!

Я смотрел на эти волны — слабые, редкие, но настоящие — и чувствовал, как усталость отступает, сменяясь чем-то похожим на эйфорию.

Мы сделали это.

Гаранин говорил, что Боренька — «овощ». Говорил, что мозг мёртв, что шансов нет, что нужно просто поддерживать витальные функции и ждать, пока семья согласится отключить аппаратуру. Говорил, что мы зря тратим время и ресурсы.

А мы доказали, что он ошибался.

Терапевтическая гипотермия сработала. Охлаждение замедлило метаболизм мозга, остановило каскад апоптоза, дало нейронам время на восстановление. И они начали восстанавливаться. Медленно, постепенно, но начали.

Это была победа. Маленькая, осторожная, ещё не окончательная. Боренька всё ещё был в коме, всё ещё не мог говорить или двигаться, всё ещё зависел от аппаратуры. Но его мозг был жив. И с каждым часом, с каждым днём он становился всё более живым.

Я положил руку на плечо Семёну.

— Это твоя победа, ты знаешь? — сказал я. — Я только придумал план. А ты его выполнил. Ты держал его сердце стабильным, пока мы охлаждали его мозг. Ты не дал ему умереть, когда риски были максимальными. Ты спас ему жизнь, Семён. Ты спас ему мозг.

Семён смотрел на меня широко раскрытыми глазами. В них была радость, гордость, неверие. Как будто он не мог поверить, что это правда, что я говорю эти слова именно ему.

— Я… я просто делал то, что ты сказал, — пробормотал он. — Следовал твоим инструкциям…

— Нет, — покачал я головой. — Ты принял решение. Когда Гаранин давил на тебя, когда грозил жалобами и увольнением, ты не отступил. Ты выбрал бороться за пациента, а не сдаться системе. Это твоё решение, Семён. И твоя победа.

Он молчал несколько секунд, не в силах скрыть улыбку, которая расползалась по его лицу. Потом выпрямился и кивнул — уже не как ординатор, получивший похвалу от старшего коллеги, а как врач, который знает себе цену.

— Спасибо, Илья, — сказал он. — За доверие. За то, что дал мне шанс.

— Ты его заслужил.

После обхода реанимации я направился обратно в психиатрическое отделение. Нужно было проверить отца Вероники, убедиться, что с ним всё в порядке, договориться со Шпаком о времени второй процедуры.

По дороге я заглянул к Веронике. Она уже сидела на кровати, одетая в больничную пижаму вместо ночной рубашки. Цветы, которые принесли подруги, стояли в вазе на тумбочке, наполняя палату ароматом свежести.

— Как ты? — спросил я.

— Лучше, — она улыбнулась. — Намного лучше. Голова ясная, как будто… как будто кто-то открыл окно и впустил свежий воздух.

— Это потому что паразита больше нет.

— Я знаю, — она помолчала. — Илья, как ты? Ты совсем не спал нормально. И… что с папой? Ты говорил, у него то же самое. Шпак займётся им?

— Обязательно, — кивнул я. — Я как раз иду его проверить и договориться с Леонидом Аркадьевичем о второй процедуре. Шпак вчера сильно истощился, но к сегодняшнему утру должен был восстановиться достаточно.

— Хорошо, — в её глазах мелькнула тревога. — Папа… я помню, как он кричал на тебя. Обзывал тебя. Эта тварь в его голове… она ещё более агрессивная, чем та, что была во мне.

— Справимся, — сказал я уверенно. — Мы уже знаем, как это работает. Вторая операция будет легче.

Я вышел из палаты и направился к палате Сергея Петровича. Она была в конце коридора, за поворотом. Когда я приблизился, заметил, что дверь приоткрыта.

Странно. По протоколу двери в палатах психиатрического отделения должны быть закрыты.

Я ожидал услышать крики или стоны — отец Вероники не отличался спокойным нравом даже под седацией. Но там было тихо. Подозрительно тихо.