Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

Я заглянул внутрь и замер.

Сергей Петрович лежал на кровати, но выглядел он совсем не так, как вчера. Его лицо было землистого цвета, с серым, нездоровым оттенком. Дыхание было поверхностным, прерывистым, как у человека, который борется за каждый вдох. На мониторе показатели мигали красным — давление упало до критических значений, сатурация кислорода была ниже нормы.

Ему стало хуже. Значительно хуже.

У кровати, спиной ко мне, стоял Шпак.

— Леонид Аркадьевич! — я ворвался в палату, не думая о приличиях. — Что происходит⁈ Его состояние ухудшилось! Я же просил вас отдохнуть, восстановить силы, не начинать процедуру без меня!

Шпак медленно повернулся.

То, что я увидел на его лице, заставило меня остановиться.

Это был не Шпак-победитель, не Шпак-специалист, который только что провёл сложную операцию. Это был Шпак-растерянный. Шпак-испуганный. Его обычно надменное лицо было бледным, в глазах читались шок и недоумение.

— Я отдохнул, — сказал он, и его голос звучал странно, почти неуверенно. — Восстановился достаточно, чтобы провести диагностику. Полчаса назад пришёл сюда, чтобы оценить состояние паразита, спланировать процедуру…

— И?

— И удалил его.

Я замер.

— Что? Как? Вы же говорили, что это займёт часы! Что вы были полностью истощены!

— Я и сам не понимаю! — Шпак всплеснул руками, и в этом жесте была настоящая растерянность, а не показуха. — Я начал сканирование для оценки, просто хотел посмотреть, как глубоко он врос, какие участки поражены… А эта тварь… она практически сама выпрыгнула мне в руки. Сопротивления почти не было. Я едва коснулся её — и она рассыпалась, как сухой лист. Я никогда… — он покачал головой, — никогда такого не видел за всю свою практику.

Я смотрел на него, пытаясь понять, что это значит. Паразит, который так яростно сопротивлялся в голове Вероники, паразит, который прятался за эмоциональными блоками и создавал слепые зоны, паразит, на удаление которого ушло несколько часов работы двух специалистов и одного фамильяра — этот же паразит «сам выпрыгнул» из головы её отца?

Это не имело смысла.

— Подождите, — сказал я медленно, глядя на мониторы. — Если паразит удалён, почему пациенту хуже? При удалении паразита у Вероники ей сразу стало лучше. Она пришла в себя, начала говорить, узнала меня. А здесь…

Я посмотрел на Сергея Петровича. Его лицо было серым, неподвижным. Грудь едва поднималась. Показатели на мониторе продолжали падать.

— Здесь всё наоборот, — закончил я. — Паразита нет, а пациенту хуже.

Глава 13

Несколько секунд я стоял неподвижно, глядя на чёрную дыру в сознании Сергея Петровича, и чувствовал, как холод расползается по позвоночнику. Это было что-то новое. Что-то, с чем я никогда раньше не сталкивался. Что-то, что не описывалось ни в одном медицинском учебнике моего прежнего мира, ни в одном трактате по целительству этого мира.

А потом инстинкты взяли верх.

— Назад! — я оттолкнул растерянного Шпака, который всё ещё стоял у кровати с выражением полного непонимания на лице. — Дайте мне место!

Не дожидаясь ответа, я развернулся к двери и закричал в коридор:

— Сестра! Реанимационную укладку сюда, живо! И каталку! Мы переводим его в ПИТ! Немедленно!

Где-то за стеной послышался грохот опрокинутого стула и топот ног. Хорошо. Персонал знал, что когда я кричу таким голосом, нужно бежать, а не спрашивать.

Я склонился над Сергеем Петровичем, проверяя проходимость дыхательных путей. Язык не западал, это хорошо. Дыхание поверхностное, но есть. Пульс на сонной артерии слабый, нитевидный, но прощупывается.

Он умирал. Медленно, но неумолимо. И я должен был понять почему, прежде чем смогу его спасти.

Дверь распахнулась, и в палату влетела медсестра с укладкой. За ней двое санитаров толкали каталку.

— Перекладываем, на счёт три! — скомандовал я. — Раз, два, три!

Мы подняли обмякшее тело Сергея Петровича и переложили его на каталку. Я схватил укладку и на ходу начал ставить периферический катетер — в такие моменты руки работали сами, без участия сознания, на одних рефлексах.

— Физраствор, быстро! — бросил я медсестре. — И готовьте дофамин, может понадобиться!

Мы неслись по коридору, каталка грохотала колёсами по линолеуму. Шпак бежал следом, и я слышал его тяжёлое, прерывистое дыхание за спиной. Лифт, слава богу, был свободен. Мы втиснулись в кабину — я, каталка, медсестра, Шпак — и я вдавил кнопку второго этажа так, словно от этого зависела жизнь пациента.

Впрочем, так оно и было.

ПИТ встретил нас привычным концертом мониторов и запахом антисептика. Дежурный реаниматолог — молодой мужчина с усталыми глазами и трёхдневной щетиной — вскочил из-за стола, увидев нашу процессию.

— Разумовский? Что случилось?

Многие в больнице уже знали меня в лицо.

— Полиорганная недостаточность, — бросил я на ходу. — Подключай мониторы, мне нужна полная картина. Быстро!

Следующие несколько минут слились в один сосредоточенный поток действий. Электроды на грудь, манжета на руку, пульсоксиметр на палец. Монитор ожил, заполняясь цифрами и графиками.

Картина была ужасающей.

Давление семьдесят на сорок и продолжало падать. Сатурация кислорода восемьдесят два процента — критически низко. На ЭКГ — хаос, аритмия, экстрасистолы через каждые два-три нормальных сокращения. Дыхание поверхностное, частое, неэффективное.

— Кислород! — скомандовал я. — Маска, десять литров в минуту!

Медсестра накинула маску на лицо Сергея Петровича. Сатурация чуть подросла — до восьмидесяти пяти. Недостаточно.

Я закрыл глаза и активировал Сонар на полную мощность.

То, что я увидел, заставило меня похолодеть.

Чёрная дыра в его сознании продолжала расти. Но это было не всё. Она не просто росла — она высасывала энергию из всего организма. Как вампир, который присосался к жертве и пьёт её досуха. Я видел, как жизненная сила утекает из органов, как они один за другим начинают отказывать.

Печень — та самая печень, которую я спас от цирроза — снова умирала. Почки замедлялись, переставали фильтровать кровь. Сердце билось всё слабее, не справляясь с нагрузкой. Нервная система коллапсировала, как карточный домик под порывом ветра.

— Двуногий, — голос Фырка прозвучал в моей голове, и в нём был страх. — Я вижу это с астрального плана. Эта чёрная штука… она не часть его. Она была запечатана. Паразит держал её взаперти, как пробка держит вино в бутылке. А теперь пробку вытащили…

— Что происходит⁈ — голос Шпака был хриплым, почти истеричным. Он стоял у двери реанимационного зала, бледный как смерть, и смотрел на мониторы расширенными глазами. — Я же его убрал! Паразита больше нет! Почему ему хуже⁈

Я открыл глаза и посмотрел на него. Спокойно, холодно, как смотрят на человека, который только что совершил катастрофическую ошибку.

— В том-то и проблема, Леонид Аркадьевич. Вы не опухоль удалили. Вы выбили костыль из-под инвалида.

— Что? — он смотрел на меня, не понимая.

— Этот паразит… — я говорил медленно, чётко, как объясняют студентам сложную концепцию. — Он был не просто паразитом. Он был еще и магическим протезом. Он вцепился в его разрушенную печень, в его умирающую нервную систему, в его изношенное сердце. Да, он питался им. Забирал часть жизненной силы. Но взамен он поддерживал в нём жизнь. Заменял собой те функции, которые организм уже не мог выполнять самостоятельно.

Я сделал паузу, давая ему время осознать масштаб катастрофы.

— Вы удалили его. И вся система рухнула. Как здание, у которого выбили несущую стену.

Шпак смотрел на пациента, на мониторы, на меня. И я видел, как на его лице появляется осознание. Осознание того, что он, мастер-менталист с двадцатилетним опытом, только что убил человека. Или почти убил.

— Я не знал… — прошептал он. — Я не мог знать… Паразит выглядел как обычный «Кукловод»…

— Потом будете оправдываться, — оборвал я его. — Сейчас у нас есть, может быть, полчаса, чтобы его спасти. Или он умрёт. Выбирайте — помогаете или уходите.