Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

Дежурный реаниматолог — его звали Антон, я вспомнил — подошёл ко мне с планшетом в руках.

— Илья Григорьевич, стандартный протокол шока? Дофамин для поддержания давления, гормоны, вазопрессоры?

Я покачал головой.

— Стандартный протокол его убьёт через час. Мы будем лечить симптомы, а причина останется. Тотальная интоксикация плюс неврологический коллапс. Печень не работает, токсины накапливаются, нервная система отключается. Порочный круг. Чем больше токсинов, тем хуже работает мозг, чем хуже работает мозг, тем меньше шансов на восстановление печени.

— Тогда что? — Антон развёл руками. — Диализ? У него нет острой почечной недостаточности, показаний для гемодиализа нет.

— Нет, — я смотрел на мониторы, прокручивая в голове варианты. — Ни одна только медицина, ни одна только магия здесь не справятся. Нам нужен гибридный подход.

— Гибридный? — Антон нахмурился.

Я повернулся к нему.

— Готовьте протокол агрессивной детоксикации. Форсированный диурез — большие объёмы жидкости плюс мочегонные, чтобы промыть почки и вывести максимум токсинов. Высокообъёмная инфузия альбумина и свежезамороженной плазмы. Мы будем «промывать» его, выводить токсины механически, разбавлять их концентрацию в крови.

Антон побледнел.

— Ты с ума сошёл? Это убьёт его! Давление рухнет от такой нагрузки, сердце не выдержит! При его состоянии любая агрессивная терапия — это смертный приговор!

— Не рухнет, — сказал я и повернулся к Шпаку.

Он стоял у стены, всё ещё бледный, всё ещё потрясённый. Но в его глазах появилось что-то новое. Внимание. Интерес. Профессиональное любопытство, которое пересиливало страх.

— Не рухнет же? — повторил я, глядя ему прямо в глаза. — Если вы, Леонид Аркадьевич, станете его внешней вегетативной системой.

— Что? — он моргнул.

— Я «жму на газ», а вы «держите руль». Мне нужен ментальный стабилизатор. Вы должны магически контролировать его сосудистый тонус и сердечный ритм. Не давать ему уйти в коллапс от моего лечения. Когда я буду вливать в него литры жидкости, вы будете сужать периферические сосуды, чтобы давление не падало. Когда его сердце начнёт сбоить, вы будете стабилизировать ритм. Вы будете делать то, что его собственная нервная система делать больше не способна.

Я сделал паузу.

— Сможете?

Шпак молчал несколько секунд. Я видел, как он обдумывает мои слова, как взвешивает риски, как оценивает свои силы. На его лице мелькали разные эмоции — недоверие, скептицизм, страх. А потом — что-то новое. Азарт. Азарт профессионала, которому предложили невыполнимую задачу.

— Это… безумие, — сказал он медленно. — Полное, абсолютное безумие. Я никогда не слышал о такой комбинации. Ментальный контроль вегетатики в сочетании с агрессивной медикаментозной терапией… теоретически это возможно, но на практике никто никогда…

— Сегодня попробуем, — твердо сказал я. — Сможете или нет? — мой голос был тверд. Мне нужен был ответ.

Он посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом. Потом на Сергея Петровича, который лежал на кровати, опутанный проводами, с кислородной маской на лице. На мониторы, которые продолжали показывать катастрофу.

— Смогу, — сказал он наконец. — Или умру, пытаясь. В любом случае, это будет интересно.

Следующие несколько часов были самыми интенсивными в моей медицинской практике. В обеих жизнях.

ПИТ превратился в улей. Я стоял в центре, как дирижёр оркестра, отдавая команды направо и налево. Медсёстры вешали капельницы с разными растворами — физраствор, плазма, альбумин, глюкоза.

Реаниматолог Антон следил за аппаратом ИВЛ, который мы подключили, когда дыхание Сергея Петровича стало совсем слабым. Лаборант прибегал каждые полчаса с результатами анализов.

А рядом со мной, у изголовья кровати, сидел Шпак.

Он положил руки на голову Сергея Петровича, закрыл глаза и погрузился в транс. Я видел через Сонар, как его мерцающая Искра мерцающая проникает в мозг пациента, находит вегетативные центры и обвивает их, как плющ обвивает дерево.

Он буквально взял на себя управление теми функциями, которые обычно выполняет автономная нервная система. Контроль сосудистого тонуса. Контроль сердечного ритма. Контроль перистальтики кишечника. Тысячи мелких, незаметных процессов, которые обычно происходят сами по себе, без участия сознания.

Теперь они все зависели от Шпака.

— Плазму быстрее на двадцать миллилитров в час! — крикнул я, глядя на инфузоматы. — Глюкозу медленнее на десять! И добавьте ещё один флакон альбумина!

Медсестра бросилась выполнять.

Я следил за показателями на мониторе, как ястреб следит за добычей. Каждое изменение, каждое отклонение от нормы требовало немедленной реакции.

Слишком быстро вливаем жидкость — давление падает, сердце не справляется. Слишком медленно — токсины накапливаются, интоксикация усиливается. Нужно было найти идеальный баланс, и этот баланс постоянно менялся.

— Леонид Аркадьевич, — я бросил взгляд на Шпака. — Как вы?

— Держусь, — его голос был хриплым, напряжённым. Лицо покрыто испариной, на висках пульсировали вены. — Он сопротивляется. Его организм хочет сдаться, а я не даю. Это… выматывает.

— Продержитесь ещё час. Потом станет легче.

— Вы уверены?

— Нет. Но надеюсь.

Прошёл ещё час. Потом ещё один.

Мы работали молча, сосредоточенно, как хирургическая бригада на сложнейшей операции. Каждый знал свою роль, каждый делал своё дело. Антон следил за дыханием и оксигенацией. Медсёстры меняли капельницы и выполняли мои команды. Шпак держал вегетатику под контролем. А я… я пытался не дать этому человеку умереть.

И тут всё пошло наперекосяк.

— Давление падает! — закричал Антон, глядя на монитор. — Шестьдесят на сорок! Теряем его!

Я бросил взгляд на экран. Линия артериального давления стремительно ползла вниз. Шестьдесят на сорок… пятьдесят пять на тридцать пять… пятьдесят на тридцать…

— Леонид Аркадьевич, сосуды! — заорал я. — Сужайте периферию! Поднимайте тонус!

Шпак стиснул зубы.

Я видел, как напряглись его руки, как побелели костяшки пальцев. Его Искра вспыхнула ярче, проникая глубже в вегетативные центры, отдавая команды, которые организм уже не мог отдать сам.

Сужайся. Сжимайся. Держи давление. Не сдавайся.

Линия на мониторе дрогнула. Остановилась. Начала медленно, мучительно медленно ползти вверх.

Пятьдесят пять на тридцать пять…

Шестьдесят на сорок…

Семьдесят на пятьдесят…

Восемьдесят на шестьдесят…

Девяносто на семьдесят…

Сто на восемьдесят.

— Стабилизировалось, — выдохнул Антон. — Господи, я думал, всё…

Я тоже выдохнул. Только сейчас заметил, что всё это время не дышал.

— Хорошая работа, Леонид Аркадьевич, — сказал я Шпаку.

Он не ответил. Только слабо кивнул, не открывая глаз. Пот стекал по его лицу ручьями, рубашка под халатом потемнела от влаги. Он отдавал всё, что имел.

Мы продолжали.

Три часа спустя я наконец позволил себе сесть.

Сергей Петрович лежал на кровати, всё ещё опутанный проводами и трубками, но его состояние изменилось. Давление держалось на девяноста пяти на шестидесяти — не идеально, но приемлемо. Сатурация поднялась до девяноста четырёх процентов. Сердечный ритм стал более ровным, экстрасистолы почти исчезли.

Он был жив. И, похоже, собирался остаться жив.

Медсестра принесла результаты последних анализов. Я взял листок и пробежал глазами по цифрам.

— Креатинин пошёл вниз, — произнёс я вслух. — Билирубин перестал расти. Печёночные ферменты стабилизировались. Мы остановили каскад.

Антон, который всё это время сидел у аппарата ИВЛ, поднял голову.

— Это значит…

— Это значит, что он будет жить, — сказал я. — По крайней мере, сегодня.

Облегчённый выдох пронёсся по реанимационному залу. Медсёстры обменялись усталыми улыбками. Антон откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Шпак медленно, очень медленно убрал руки с головы Сергея Петровича. Его движения были неуверенными, как у человека, который слишком долго держал тяжёлый груз и теперь не может справиться с собственным телом.