Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

А в нескольких метрах от них, за колонной, стоял Максим Фролов.

Он пришёл сюда случайно. Шёл к столу с закусками, увидел знакомые фигуры руководства и решил подождать, пока они закончат разговор. Не хотел мешать. Не хотел показаться навязчивым.

Он стоял неподвижно, делая вид, что с огромным аппетитом ест канапе. Но его взгляд был направлен в пол, брови нахмурены, а на лице застыло выражение человека, который только что услышал нечто, чего ему слышать категорически не следовало.

Нечто, что меняло всё. Нечто, что касалось его друга Ильи. Он медленно, стараясь не привлекать внимания, отошёл от колонны и смешался с толпой гостей. Но мысли продолжали крутиться в его голове.

Кто такой Илья Разумовский на самом деле? Почему его могли расстрелять? Что за происхождение? Что за приказ сверху?

И главное — что ему теперь с этой информацией делать?

Глава 15

Два дня.

Два дня я не думал о работе. Не проверял телефон каждые пять минут, не дёргался от каждого звонка, не просыпался посреди ночи с мыслью «а что там с пациентом в третьей палате?».

Два дня я был просто человеком. Не лекарем, не Мастером-Целителем, не спасителем жизней. Просто Ильёй Разумовским, который гуляет по осеннему парку, держа за руку любимую девушку.

Это было странно. Непривычно. Почти пугающе.

В прошлой жизни я не умел отдыхать. Отпуск казался пустой тратой времени, выходные — досадной помехой между рабочими днями. Я жил операционной, дышал антисептиком, думал диагнозами.

Здесь всё было по-другому.

Здесь была Вероника.

Она шла рядом со мной по усыпанной жёлтыми листьями аллее, и её рука была тёплой в моей ладони. Она болтала о чём-то — о новом сериале, который хотела посмотреть, о подруге, которая собиралась замуж, о том, какой красивый закат был вчера вечером.

Обычные вещи. Простые вещи. Те вещи, из которых состоит нормальная человеческая жизнь.

И я слушал. Не вполуха, как обычно слушают занятые люди, думая о своём. По-настоящему слушал. Впитывал каждое слово, каждую интонацию, каждый смешок.

Потому что понял — это и есть счастье. Не операции, не диагнозы, не звания и награды. А вот это. Прогулка по парку. Тёплая рука в ладони. Голос любимого человека.

— Илья, — Вероника дёрнула меня за рукав. — Ты меня вообще слушаешь?

— Конечно.

— Тогда что я только что сказала?

— Что Ленка собирается замуж за того парня из бухгалтерии, который похож на выдру, и ты не понимаешь, что она в нём нашла.

Она рассмеялась.

— Ладно, слушаешь. Я думала, ты опять витаешь в облаках своих диагнозов.

— Не сегодня. Сегодня я весь твой.

— Весь-весь?

— До последней клетки.

Она прижалась ко мне, и я почувствовал запах её волос — что-то цветочное, лёгкое, знакомое. Запах дома и покоя.

— Двуногий, — голос Фырка прозвучал в моей голове с нотками отвращения. — Если вы сейчас начнёте целоваться посреди парка, я материализуюсь и укушу тебя за ногу. Предупреждаю заранее.

— Спасибо за поддержку, Фырк, — усмехнулся я.

— Всегда пожалуйста. Кто-то должен держать тебя в узде, пока ты не превратился в сопливого романтика.

Я мысленно послал по-доброму его подальше и продолжил наслаждаться прогулкой.

Вечером мы смотрели старый фильм — какую-то местную романтическую комедию про аристократку, влюбившуюся в простого целителя. Вероника укуталась в плед, прижавшись ко мне боком, и комментировала каждую сцену. «Ой, какой он милый!» «Нет, ну она дура, зачем она так сказала?» «Смотри, смотри, сейчас они поцелуются!»

Я смотрел не столько на экран, сколько на неё. На то, как она смеётся. Как морщит нос, когда что-то не нравится. Как блестят её глаза в свете экрана.

Она была живой. Настоящей. Моей.

Ещё неделю назад я не был уверен, что увижу её такой снова. Ещё неделю назад она смотрела на меня глазами, полными чужой ненависти, и называла меня чудовищем.

А сейчас она сидела рядом, тёплая и живая, и смеялась над глупой шуткой в кино.

Чудо. Настоящее чудо.

— Илья, — она повернулась ко мне, когда пошли титры. — О чём думаешь?

— О том, какой я счастливый.

Она улыбнулась — той особенной улыбкой, от которой у меня каждый раз что-то переворачивалось внутри.

— Знаешь, я тоже.

На второй день выходных я предложил поехать за город.

— Куда? — спросила Вероника, допивая утренний кофе.

— Просто покататься. Посмотреть на осень. Подышать свежим воздухом. Давно за город не выбирались.

— Давно, — она улыбнулась. — Кажется, целую вечность. Я уже забыла, как выглядит мир за пределами больничных стен.

Через полчаса мы уже ехали по загородной трассе.

— Хорошая машина, — сказала она, погладив кожаную обивку. — Удобная. Ты доволен?

— Вполне. Надёжная рабочая лошадка. Или ты хотела бы что-то побольше и поспортивнее?

— Нет, — отмахнулась Вероника. — Меня и эта вполне устраивает. Просто после паразита стараюсь ценить все приятные чувства и воспоминания и проговаривать их вслух. Вот и сейчас вспомнила, когда ты ее только купил. Я была так рада.

Я улыбнулся.

Мы выехали из города по старой дороге, ведущей вдоль реки. Осень клонилась к своему закату — почти все деревья скинули листву, небо было высоким и прозрачным, воздух пах прелыми листьями и дымом от далёких костров. Пейзаж за окном менялся, как картины в галерее — поля, перелески, маленькие деревушки с покосившимися заборами.

Вероника молчала, глядя в окно. Не напряжённо, не тревожно — просто наслаждаясь видами. Её рука лежала на моём колене, и время от времени она сжимала его, когда видела что-то особенно красивое.

— Остановись, — попросила она внезапно.

— Что случилось?

— Просто остановись. Пожалуйста.

Я съехал на обочину и заглушил мотор. Мы были где-то в получасе езды от Мурома, у изгиба реки. Вода блестела на солнце, как расплавленное серебро. На противоположном берегу темнел лес — ели вперемешку с берёзами, уже потерявшими большую часть листвы.

— Пойдём, — Вероника открыла дверь и выскочила из машины. — Хочу подойти к реке.

Мы спустились по пологому склону к воде. Берег был усыпан мелкой галькой, среди которой кое-где пробивались пучки пожелтевшей травы. Река текла неторопливо, почти лениво, унося с собой последние листья.

Вероника остановилась у самой воды и глубоко вздохнула.

— Красиво, — сказала она тихо. — Так красиво, что сердце сжимается.

Я встал рядом с ней, обняв за плечи.

— Ты любишь природу?

— Обожаю. В детстве мы с мамой каждое лето ездили в деревню, к бабушке. Там была такая же река… — её голос дрогнул. — Я целыми днями пропадала на берегу. Ловила мальков, собирала ракушки, строила замки из песка. Самое счастливое время в моей жизни.

Она помолчала.

— А потом мама умерла. И всё кончилось.

Я крепче прижал её к себе. Не нужно было слов. Просто быть рядом.

Мы стояли так несколько минут, глядя на реку. Потом Вероника шевельнулась.

— Смотри, — она указала куда-то влево. — Там дом.

Я повернул голову. Действительно, в сотне метров от нас, на небольшом холме над рекой, виднелся дом. Двухэтажный, из тёмного дерева, с большой верандой, выходящей на воду. Вокруг него раскинулся заросший сад — яблони, вишни, кусты смородины, давно не знавшие ухода. У калитки белело объявление.

— Пойдём посмотрим? — предложила Вероника с какой-то детской надеждой в голосе.

— Пойдём.

Мы поднялись по тропинке к дому. Объявление гласило: «Продаётся. Звонить по телефону…» — и дальше номер, написанный от руки.

Дом был старым, но добротным. Брёвна потемнели от времени, но стояли крепко, без гнили и трещин. Окна были целыми, крыша — ровной. Веранда, правда, покосилась, и несколько досок прогнили, но это было поправимо.

— Илья, — Вероника прошептала, словно боялась спугнуть что-то хрупкое. — Посмотри на него. Он же… он же прекрасен.

Я посмотрел. И понял, что она имеет в виду.