Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

Последняя остановка была самой тяжёлой.

Палата Яны Смирновой.

Она сидела у окна, когда я вошёл. Сидела неподвижно, глядя на улицу пустым, отсутствующим взглядом. Её волосы были аккуратно расчёсаны — видимо, медсёстры постарались — но лицо оставалось бледным, осунувшимся. Лицо человека, который потерял себя.

— Здравствуйте, Яна, — сказал я негромко.

Она повернулась. В её глазах мелькнуло узнавание — но не то узнавание, которого я надеялся. Она узнала меня как «лекаря Разумовского, который приходит к ней». Не как человека, с которым она работала. Не как человека, который видел её настоящую, до «стирания».

— Здравствуйте, Илья, — её голос был ровным, безэмоциональным. — Вы пришли проверить мои показатели?

— Да. И просто навестить. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, — она помолчала. — Мне так говорят. Что я должна чувствовать себя хорошо. Что всё будет хорошо. Что память вернётся.

— А вы сами что чувствуете?

Она снова повернулась к окну.

— Ничего, — сказала она тихо. — Совсем ничего. Как будто внутри — пустота. Как будто я — страница, с которой стёрли всё написанное. Чистый лист.

Я стоял и смотрел на неё, и чувствовал укол бессилия. Того самого бессилия, которое знакомо каждому врачу — когда понимаешь, что ничем не можешь помочь.

Прости, Яна. Здесь я пока ничего не могу сделать. Мозг — не печень, его нельзя заставить регенерировать. Память — это не орган, а миллиарды тончайших синаптических связей. Восстановить их после магического «стирания» — это как пытаться заново собрать разбитую в пыль вазу. Невозможно…

— Фырк, — мысленно позвал я. — Ты здесь?

— Здесь, двуногий. Где мне ещё быть?

— Ты… ты можешь что-то увидеть? Как «выглядит» стёртая память? Есть хоть какой-то шанс?

Молчание. Долгое, тягостное молчание. Потом его голос — непривычно тихий, почти сочувственный:

— Вижу, двуногий. Это как… выжженная земля. Пепелище там, где должны быть дороги и тропинки. Пустота там, где должны быть леса воспоминаний. Я никогда не видел, чтобы кто-то мог это исправить. Даже мой старый хозяин Снегирев говорил, что разум — самая хрупкая вещь во вселенной. Разбить легко. Склеить — невозможно.

— Совсем невозможно?

— Я не знаю слова «совсем». Но это лежит за гранью моего понимания. За гранью всего, что я видел за столетия существования.

Я кивнул — мысленно, самому себе. Понял. Принял. Отложил в дальний угол сознания — туда, где хранились нерешённые проблемы, к которым когда-нибудь нужно вернуться.

— Яна, — сказал я вслух. — Я не буду врать вам. Я не знаю, вернётся ли ваша память. Никто не знает. Но я обещаю — я буду искать способ. Буду изучать, исследовать, экспериментировать. И если решение существует — я его найду.

Она посмотрела на меня. В её глазах что-то мелькнуло — не надежда, скорее тень надежды. Призрак эмоции.

— Спасибо, господин лекарь. Я… я буду ждать.

Кабинет Кобрук встретил меня неожиданным сюрпризом.

Барон фон Штальберг.

Он сидел в кресле для посетителей, закинув ногу на ногу, и выглядел так, словно ждал меня несколько часов. Впрочем, судя по количеству пустых чашек на столе и нервному постукиванию пальцев по подлокотнику — так оно и было.

— Разумовский! — он вскочил навстречу, едва я переступил порог. — Наконец-то! Я пытался вам дозвониться все выходные! Послал три сообщения! Отправил пять электронных писем! Где вы пропадали⁈

— Отдыхал, — сказал я невозмутимо. — Выключал телефон. Мне нужно было немного… нормальной жизни.

— Нормальной жизни! — барон всплеснул руками. — Какая нормальная жизнь, когда у нас столько дел! Столько планов! Столько возможностей!

Кобрук, сидевшая за своим столом, закатила глаза. Судя по её измученному виду, барон донимал её уже не первый час.

— Барон приехал из Владимира вчера вечером, — сказала она сухо. — И с тех пор не даёт мне покоя. Может, вы его как-нибудь… успокоите?

— С удовольствием попробую, — я сел в свободное кресло. — Барон, чем могу помочь?

— Помочь! — Штальберг рухнул обратно в своё кресло, но тут же снова подскочил, не в силах усидеть на месте. — Пора набирать людей для центра! Нам нужны лучшие умы Империи! Самые талантливые диагносты! Самые перспективные молодые целители! Нельзя терять время!

Я кивнул. Он был прав — время действительно поджимало. Диагностический центр заканчивал свой ремонт, но чем скорее мы соберём команду, тем скорее начнём работу.

— Собственно, за этим я и пришёл, ваше благородие, — сказал я барону. — Анна Витальевна, — повернулся я к Кобрук. — Хочу предложить идею. Насчёт набора персонала.

— Слушаю, — кивнула та.

— Я хочу устроить открытый конкурс. Не просто собеседования и проверку документов — настоящий конкурс. Соревнование диагностов.

Штальберг замер на полушаге. Кобрук приподняла бровь.

— Конкурс? — переспросила она. — Что вы имеете в виду?

Я откинулся на спинку кресла и начал излагать.

— Трёхэтапный конкурс. Первый этап — заочный. Мы публикуем в «Имперском медицинском вестнике» и рассылаем по всем гильдиям анонимизированную историю болезни. Одну из самых сложных, что у нас были. Таких у нас хватает. Берем без без финального диагноза. Задача для кандидатов — прислать свою диагностическую гипотезу. Объяснить ход рассуждений, предложить план обследования, выдвинуть версию.

Я сделал паузу, давая им время осмыслить и продолжил.

— Так мы отсеем тысячи тех, кто мыслит шаблонами. Тех, кто привык работать по протоколам и не умеет думать самостоятельно. И отберём пятнадцать-двадцать человек с самым оригинальным и логичным подходом.

— Дальше? — Кобрук слушала внимательно, её глаза заинтересованно блестели.

— Второй этап — практический. Финалисты приезжают сюда, в Муром. Мы даём каждому по одному реальному пациенту из терапевтического отделения — с неясным диагнозом, разумеется. У них будет один день, чтобы провести осмотр, назначить минимальный набор анализов и поставить диагноз.

Я подчеркнул слово «минимальный».

— Я буду оценивать не только точность, но и «диагностическую элегантность». Способность прийти к верному ответу кратчайшим путём. Назначить не двадцать анализов, а три — но те самые три, которые всё объяснят. Увидеть главное за ворохом второстепенного.

Штальберг медленно опустился в кресло. Его глаза горели азартом.

— А третий этап? — спросил он, подавшись вперёд.

— Финал. «Чёрный ящик». Четверо лучших получают на руки только папку: анализы, снимки, выписки — без какой-либо личной информации о пациенте. Ни возраста, ни пола, ни жалоб, ни анамнеза. Чистые данные. Им нужно будет поставить диагноз «вслепую», основываясь только на чистой логике и профессиональной интуиции.

Я помолчал.

— Победителей будет трое. Они и войдут в мою команду. Также из прошедших второй и третий этап сможем набрать персонал.

Тишина.

Кобрук смотрела на меня с выражением, которое я не сразу смог прочитать. Штальберг — тот просто сиял. Буквально светился, как рождественская ёлка.

— Гениально! — он вскочил, не в силах сдержать эмоций. — Это не просто конкурс, Разумовский! Это — шоу! Событие! Мы привлечём внимание всей Империи!

Он начал расхаживать по кабинету, размахивая руками.

— Пресса! Спонсоры! Лучшие лекари будут считать за честь принять участие! Молодые целители со всех уголков страны — от столицы до самых дальних провинций! Это будет… это будет…

— Грандиозно? — подсказала Кобрук с лёгкой усмешкой.

— Грандиозно! Именно! Грандиознее некуда! — Он повернулся ко мне, глаза горящие. — Разумовский, вы — гений! Не только медицинский, но и маркетинговый! Это идеальный способ заявить о центре на всю Империю!

— Ваше благородие, — я поднял руку. — Давайте не будем забывать о главном. Цель конкурса — найти талантливых людей. Не устроить шоу для прессы.

— Одно другому не мешает! — он отмахнулся. — Мы и людей найдём, и рекламу сделаем! Два зайца одним выстрелом! Нет, три зайца! Четыре! Целое стадо зайцев!