Лекарь Империи 12 (СИ) - Лиманский Александр

Это был не дворец, не особняк, не показная роскошь. Это был дом. Настоящий дом, в котором хочется жить. С уютной верандой, где можно пить чай по вечерам. С садом, где можно выращивать яблоки и малину. С видом на реку, который никогда не надоест.

Дом мечты.

Не моей мечты — я никогда не мечтал о домах. Но её мечты. Мечты Вероники, которая выросла в городской квартире, но всегда тосковала по той деревне у реки, по тому счастливому детству.

— Представляешь, — она говорила, не отрывая взгляда от дома. — Сидеть вот так на веранде вечером… пить чай… слушать, как поёт река… Смотреть, как солнце садится за лес… — её голос стал тише, печальнее. — Наверное, это и есть счастье. Настоящее, простое счастье.

Она говорила об этом, как о чём-то недостижимом. Как о мечте, которая никогда не сбудется.

И в этот момент я принял решение.

— Почему «наверное»? — спросил я.

Она повернулась ко мне, не понимая.

— Что?

— Ты сказала «наверное, это и есть счастье». Почему «наверное»? Почему не «это и есть счастье»?

— Илья, я не понимаю…

Я взял её за плечи и развернул к себе. Посмотрел прямо в глаза.

— Ника, я не шучу. Начинай смотреть предложения в этом районе. Дома, участки, всё, что найдёшь. Выбери то, что тебе понравится. И мы его возьмём.

Она моргнула. Потом ещё раз. Потом открыла рот и закрыла его снова, не найдя слов.

— Ты… ты серьёзно? — наконец выдавила она. — Вот так просто? Взять и купить дом?

— А почему нет?

— Но это же… это же огромные деньги! Дом за городом, с участком, у реки… Это стоит целое состояние!

— У меня есть деньги. Не состояние, но достаточно. И будет ещё больше — с диагностическим центром мои доходы вырастут в несколько раз. Мы можем себе это позволить, Ника. Вопрос только в том — хочешь ли ты этого?

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. В них стояли слёзы — но это были не слёзы горя. Это были слёзы счастья. Того самого счастья, о котором она только что говорила.

— Илья… — её голос дрожал. — Это правда? Ты не шутишь? Не дразнишь меня?

— Абсолютная правда, — я обнял её, прижал к себе. — У меня скоро начнётся эта эпопея с диагностическим центром. Набор персонала, организация работы, бюрократия, согласования… Боюсь, это отнимет все мои силы и время. Так что самая ответственная миссия — выбор нашего гнезда — ложится на тебя. Справишься?

Она кивнула. Не в силах говорить, просто кивнула — быстро, порывисто, как ребёнок, которому пообещали исполнить самое заветное желание.

— Справлюсь, — прошептала она наконец. — Клянусь, справлюсь. Найду самый лучший дом. Самый уютный. Самый… наш.

Я держал её в объятиях, чувствуя, как её плечи вздрагивают от беззвучных рыданий. Слёзы счастья. Самые красивые слёзы на свете.

— Двуногий, — голос Фырка был непривычно мягким. — Ты только что сделал её самой счастливой самкой в этом городе. Может, во всей Империи. Я… я почти горжусь тобой.

— Почти?

— Не зазнавайся. Ты всё ещё человек. Просто иногда — человек с правильными инстинктами.

— Спасибо, Фырк. Это много значит.

— Знаю. Поэтому и говорю.

Выходные закончились. Реальность вернулась.

Я шёл по коридорам Центральной Муромской больницы, и всё было как раньше — запах антисептика, писк мониторов, голоса медсестёр, шарканье тапочек пациентов. Всё как раньше, но не совсем.

Меня встречали по-другому.

Раньше — кивки, короткие приветствия, иногда — уважительные взгляды. Теперь — почти поклоны. Медсёстры расступались передо мной, как перед генералом. Ординаторы замирали по стойке смирно. Даже пациенты, которые меня не знали, смотрели с каким-то благоговением.

Мастер-Целитель Разумовский. Самый молодой Мастер в истории Империи. Тот самый, про которого говорят.

Это было… странно. Неуютно даже. Я не искал славы, не стремился к почестям. Просто делал свою работу.

— Привыкай, двуногий, — Фырк материализовался на моём плече, невидимый для окружающих. — Теперь ты знаменитость. Важная шишка. Большой начальник. Тебе будут кланяться, лизать пятки и нести всякую чушь про твою гениальность.

— Звучит ужасно.

— Добро пожаловать в высший свет. Тут все такие.

Первым делом я направился в реанимацию — проверить отца Вероники.

Сергей Петрович Орлов лежал в той же палате, подключённый к тем же аппаратам. Но что-то изменилось. Я увидел это сразу, ещё не подойдя к мониторам.

Его лицо. Оно было… живее. Не такое серое, не такое землистое. Губы порозовели, щёки приобрели подобие цвета. Дыхание стало глубже, ровнее.

— Как он? — спросил я дежурного врача — молодого реаниматолога, которого я знал только в лицо.

— Стабилен, Илья Григорьевич, — он вскочил из-за стола, чуть не опрокинув чашку с чаем. — Показатели улучшаются. Медленно, но устойчиво. Давление поднялось до ста на семьдесят, сатурация — девяносто шесть процентов. Печёночные ферменты пошли вниз. Мы осторожно снижаем поддержку, и он держится сам.

Я подошёл к кровати и активировал Сонар.

Чёрная дыра в его сознании — та самая, которая появилась после удаления паразита — всё ещё была там. Но она больше не росла. Не расширялась или пожирала окружающие ткани. Она как будто… стабилизировалась.

Что это означало — я не знал. Может, организм нашёл способ изолировать угрозу. Может, наша гибридная терапия сработала лучше, чем я надеялся. Может, это просто временное затишье перед новой бурей.

Но пока — дело было под контролем.

— Продолжайте наблюдение, — сказал я дежурному. — Любые изменения — докладывать мне немедленно. Днём и ночью. Понятно?

— Так точно, Илья Григорьевич.

Следующая остановка — палата Бориса Жорина.

Боренька.

Когда я вошёл, первое, что увидел — его улыбку. Широкую, открытую, немного виноватую улыбку человека, который знает, что накосячил, но надеется на прощение.

Он сидел на кровати — сидел! — опираясь на подушки. Рядом, на стуле, примостилась его жена Зинаида. Та самая, которая написала на меня заявление в полицию.

Когда она увидела меня, её лицо изменилось. Страх, стыд, раскаяние — всё это промелькнуло в её глазах за какую-то секунду. Она вскочила со стула и шагнула мне навстречу.

А потом — поклонилась. Низко, в пояс, как кланялись в старину.

— Господин лекарь Разумовский… — её голос дрожал. — Простите меня, дуру грешную. Простите, неразумную.

Я остановился, не зная, что сказать.

— Зинаида…

— Я с ума сошла от страха, — она не поднимала головы. — Увидела мужа в крови, узнала, что у него сердце остановилось, что он в коме… Разум помутился. Мне сказали — это вы во всём виноваты, вы его довели, вы спровоцировали приступ… И я поверила. Побежала в полицию, наговорила всякого… — её голос сорвался. — Заявление я уже забрала. Позавчера. Лично ходила, извинялась перед капитаном…

Она наконец подняла голову. По её щекам текли слёзы.

— Спасибо вам, господин лекарь. За всё. За Борю моего. Если бы не вы…

— Зинаида, — я осторожно взял её за локоть и помог выпрямиться. — Не нужно так. Я понимаю. Страх за близкого человека может толкнуть на всякое. Главное, что теперь всё позади.

— Правда простили? — она смотрела на меня с надеждой.

— Правда.

Боренька, который всё это время молчал, неловко кашлянул.

— И ты меня прости, лекарь, — сказал он, избегая моего взгляда. — Что напал тогда… в квартире. Был не прав. Вспылил. Дурак…

— Борис, вы были не в себе. Это не ваша вина.

— Всё равно. — Он наконец посмотрел на меня. — Если что надо будет — помочь, принести, гвоздь забить, машину починить — ты только скажи. Я мастер на все руки. Всё сделаю. Бесплатно.

Я улыбнулся.

— Договорились. Как себя чувствуете?

— Да нормально уже. Голова ясная, руки-ноги работают. Доктора говорят — ещё неделю полежать для контроля, и домой, — он помолчал. — Слышал, что ты Мастером стал. Поздравляю. Заслужил.

— Спасибо, Борис.

Я простился с ними и вышел из палаты с лёгким сердцем. Одна проблема решена. Боренька будет жить. И, судя по всему, проживёт ещё долго.